- Вроде все в порядке. Давай-ка, присядь!
Я сел, где стоял, прямо на грязный вагонный пол. Пассажиры успокоились, переговаривались, кто-то нервно засмеялся. Не верилось, что ещё пять минут назад эти самые люди были обезумевшей толпой, готовой топтать друг друга, чтобы спасти свою жизнь.
Состав содрогнулся, где-то громыхнуло, и мы наконец медленно поехали. В вагонах было по прежнему темно, мимо плыли стены тоннели, змеящиеся кабели, какие-то отнорки, уводящие в густой мрак, кое-где горели тусклые аварийные лампочки.
Дальнейший путь мы проделали без всяких приключений, если не считать косых взглядов милиционеров в переходе на "Киевской" - мы с Борисом здорово вывозились и походили на бомжей.
Громадный сталинский дом на Бережсковской набережной, в котором жил Паганель, казался океанским лайнером со светящимися окнами, плывущим сквозь морось холодного осеннего дождя. Мне безумно захотелось оказаться в тепле, почувствовать себя под защитой надежных стен пусть даже и чужого жилища. И ещё очень хотелось почистить зубы - неприятный привкус во рту вызывал тошнотные позывы.
Квартира Паганеля занимала весь верхний этаж башенки, возвышающейся на одним из крыльев дома. Мы поднялись наверх на лязгающем и грохочущем лифте, напоминающем "пипилакс" из данелевской "Кин-дза-дзы", причем Борис настаивал на пешем подьеме, но я бы просто не выдержал. После всех наших злоключений искатель заметно нервничал, тревожно озираясь, словно за каждым углом нас подстерегало что-то ужасное. Я прекрасно понимал его состояние третьий "звоночек" мог оказаться роковым.
Дверь Паганелевой квартиры, сплошной стальной лист, не имела не глазка, не звонка, не ручки, ни даже замочной скважины.
- Он её магнитом открывает. - пояснил Борис, попросил у меня спичку, вставил её в какую-то неприметную дырочку над косяком и несколько раз ритмично нажал.
- Скрытый звонок. Очень удобно - Паганель сразу знает - свои! добравшись до двери, Борис явно приободрился.
Дверь открылась неожиданно мягко для своей внушительной массивности. На пороге стоял высоченный - под два метра! - седой человек в меховой безрукавке, усы и старомодная бородка клинышком придавала ему сходство скорее с Дон Кихотом, чем с жюльверновским чудаком-профессором, только на носу рыцаря печального образа сидели вполне современные прямоугольные очечки, а в зубах дымилась изогнутая резная трубка.
- Боренька! Здравствуй, дорогой! А Денис-то Иванович... Ты уже знаешь?
