Хотел он еще говорить, но его с помоста стащили.
- А сейчас, братия, - боярин кричит, Ковалевский-Новопридворский-Нобелевский к вам обратится хочет. Только, говорит он, четыре слова. Все одно, говорит, не смогу больше - слезы задушат.
Боярин выходит на помост, лицо мокрое.
- Братия! - Кричит громко. - Случилася беда великая! Войско Бориски-царя от поганых воротилось недавно. Что там творилося, братия, про то и вспоминать горестно и рассказывать страшно. На живом мертвый лежал, и живой на мертвом. Сколько поганых в куски изрубили - не перечесть. И предводителя их - Дудай-хан-змея копьем проткнули насквозь. А он добрейшей души человек был и старый мой хороший товарищ. Помню, сидим мы с ним вместе, так он всякий раз обязательно что-нибудь эдакое выдумает. То велит из слуг кого-нибудь живого зажарить, то кожу с кого снять прикажет, а то и еще посмешнее что. Такой был забавник! И сердце у него было доброе. Вот раз, помню, велел он детинушку одного посадить на кол. А дело было зимой. Так приказал он шубу надеть на него, шапку-ушанку да валенки потеплее. Еще, говорит, застудится! А как прикажет кого напополам распилить, так всякий раз велит фуфайку подложить под него. Чтоб, говорит, лежать ему было не жестко сердешному... - Боярин слезу смахнул. - Рыдают сейчас поганые, убитых своих считают. Они и мне заплатить обещали, чтоб я везде и во всяком месте рыдал бы над их бедами.
И залился тот боярин слезами горючими, упал на помост. И унесли его. А другой боярин говорит громко:
- А сейчас, братия, поэт Огурцов из изгнания воротившись слово сказать до вас хочет.
Детинушка выходит тощий - словно не ел месяц.
- Братия, - говорит, - я долгие годы томился в изгнании. И томяся, я понял, братия вы мои возлюбленные, что Бориску - царя нашего надобно нам поскорее скинуть. А лучше, если при этом его еще и убить.
Другой боярин появляется на помосте. Поглядел, усмехнулся весело.
- Ребята! - Кричит. - Завтра, ведь - что? Завтра их летописцы - шкуры продажные, напишут все, что тут, мол хулюганы собрались. Напишут, что, мол, безобразничать сюда пришли. Айда, ребята! Пойдем - наберем каменьев да побьем им окна, чтоб знали, собаки, как нас вперед хулюганами обзывать.
- Айда! Пойдем! Побьем окна! - В толпе закричали.
И ушли все куда-то. А Иван остался. Видит он - поп стоит в стороне.
- Братия мои возлюбленные! - Кричит. - Настали времена тяжкие. Понаехали отовсюду проповедники заморские. Мутят они души православные учениями своими чуждыми. Но вы, братия, к ним не ходите, не слушайте вы брехню ихнюю. К нам приходите, нас слушайте.
