- Где взял-то?
- А тут прямо, - Калистратов ткнул пальцем в мою сторону. - Вот где ты сидишь, там и взял. Он наш, местный, алкашок. Лечили мы его, лечили, теперь, видно, другие лечить будут. Гулял с утра в "Пяти колечках", оттуда и забрали прямиком в вытрезвитель. А к вечеру прочухался - доставили сюда протоколы оформлять, тут его Мнишин и обратал.
- Давно?
- Да с полчаса всего. Иди глянь, они с ним в десятой работают.
В комнате No10 дым стоял столбом. Когда я вошел, Валиулин зыркнул в мою сторону, но ничего не сказал, из чего я сделал вывод, что мне можно остаться, и пристроился в уголке.
"Супостат" сидел на стуле посреди кабинета спиной ко мне.
Я слегка удивился, увидев, что на нем дорогая черная кожаная куртка, добротные твидовые брюки и хорошие ботинки: со слов дежурного местный алкашок представлялся мне чем-то вроде утреннего Парапетова.
- Поехали по второму кругу, - голосом, не предвещающим ничего хорошего, сказал Мнишин и вытянул руку по направлению к столу, на котором лежала довольно большая куча смятых купюр, а также всякие мелочи: платок, зажигалка, связка ключей. - Это твое?
Задержанный дернул плечами.
- Смотря что... - голос у него был какой-то пересохший.
- Платок твой? - добродушно спросил Валиулин.
- Мой...
- Ключи? Зажигалка?
- Мое...
- Деньги? - все так же добродушно расспрашивал Валиулин.
Супостат снова как-то дернулся и уныло произнес:
- Черт их знает.
- Вот те на! - бухнул из угла майор Голубко. - Это как понять: ветром их тебе, что ли, в карман надуло? Вот акт, - он потряс в воздухе бумажкой, восемьсот сорок три рубля двадцать две копейки! Изъято у тебя при оформлении в медвытрезвитель.
- Так твои или нет? - коршуном наклонился вперед Мнишин.
- Раз в кармане, наверное, мои, - поник задержанный. - Дайте попить Христа ради, не могу больше!
- Попить? - прищурился Мнишин. - Может, тебе еще и похмелиться сбегать принести?
Но Голубко пробасил, кивнув в мою сторону:
- Сходи ко мне, попроси у Симы бутылку боржома.
Супостат с надеждой обернулся ко мне, и я увидел, что это Витька Байдаков. Боже мой, что стало с бывшим красавчиком! Двадцать лет назад это был цветущий, мордастый, румяный парень, вечно с нагловатой ухмылочкой на полнокровных губах, местная знаменитость, гроза района. Сейчас передо мной сидел обрюзгший, рано постаревший человек с заплывшими глазами, с серой, нездоровой кожей на вислых щеках. Меня он, кажется, не узнал.
Когда я вернулся с уже откупоренным боржомом и дал бутылку Витьке прямо в руки, Мнишин сказал с сожалением:
