Впрочем, употребленное здесь выражение «стать одной из нас» не вполне точно передает скрытую суть вещей: способное отразить лишь внешнюю, осязаемую их поверхность, оно не затрагивает самое главное – взыскующую всеобщего согласия душу нашей маленькой доброй героини; между тем речь идет именно об этой мятущейся стихии, а вовсе не о телесном. Конечно же, кошке и в голову не приходит безумная мысль о том, что когда-нибудь она сбросит шерсть и встанет, наконец, на задние лапы; стать одной из нас для нее означает проникнуть в совершенно иное – незримое измерение нашего загадочного бытия. Так что здесь правильней было бы видеть не грубое преобразование плоти, но тихое обращение ее души (так чужеземец, принимая вероучительные откровения нашего исповедания, становится для нас своим, несмотря на все сохраняющиеся отличия в цвете кожи и разрезе глаз); и копирование наших привычек – это вовсе не слепое подражание людям, но переятие наших обрядов, постижение таинственных наших ритуалов… Словом, во всем этом – трогательная попытка прикосновения к тому, что, собственно, и делает человека человеком.
На величественных росписях Станцы делла Сеньятура основатель Афинской школы Платон указует на небо, в то время как жест великого его оппонента Аристотеля обращен к земле. Наверное, не каждый знает, что именно означает собой эта запечатленная кистью Рафаэля символика, но свойственная только одной философии особенность состоит в том, что даже не зная существа учений, развитых кем-то из бессмертных, можно оказаться и их убежденным последователем, и рьяным ниспровергателем. Философия – это удивительная стихия, в которую время от времени погружается разум каждого (кто, конечно, обладает им), и каждый способен самостоятельно повторить здесь уже давно сделанные кем-то другим открытия, сложить на их основе какие-то собственные убеждения.
Вот так и здесь: свои убеждения оказываются присущими и обыкновенной домашней кошке. При этом ее философия, как кажется, чужда рассудочности и приземленности Аристотеля; она светла и возвышенна, что-то платоническое различается в ней. Кошка романтизирует человека, она идеализирует самую душу зажженного им очага, и ее пожизненное служение и ему, и его дому обращено отнюдь не к физической составляющей этих – и в самом деле не сводимых только к земному – понятий, но возносится к тому светлому идеалу, который видится ей сквозь плотную завесь всего осязаемого.
