Вообще можно было подумать, что она попала в середину прошлого века. Единственной приметой нового времени была вывеска на хлипкой дощатой будочке: «Шаверма».
Лера припарковала машину возле клуба, вышла, чтобы размяться после дороги, огляделась по сторонам. В нескольких метрах от нее в пыли развалилась огромная косматая дворняга, еще одна подняла лапу на фонарный столб. Из-за угла вышли, переговариваясь, четыре цыганки разного возраста — от пятнадцати до шестидесяти лет. Впрочем, возможно, младшей было не пятнадцать, а десять, а старшей не шестьдесят, а меньше сорока. Они мели грязный тротуар цветастыми юбками и громко переругивались на незнакомом языке.
«И здесь от вас покоя нету»! — устало подумала Лера.
Она вспомнила Ласло и подумала, что у него наверняка и в этом захолустье есть родственники и информаторы и вполне возможно, что он по своему цыганскому телеграфу узнает о ее поездке в Оредеж.
— Эй, молодая-красивая, позолоти ручку! — завела свою песню старшая цыганка, приближаясь к Лере. — Все тебе расскажу, ничего не утаю! Что было и что будет, и что у тебя на сердце…
— Лучше скажи, где здесь больница!
Цыганка, не слушая ответа, уже завладела Лериной рукой и уставилась на нее. Вдруг на лице у нее появилось какое-то странное выражение. Она отпустила руку, попятилась и что-то торопливо сказала своим товаркам. Те явно перепугались, и вся троица, подобрав юбки, бросилась наутек. Гадалка еще раз бросила на Леру взгляд, в котором смешивались испуг и любопытство. Потом, очевидно приняв какое-то решение, она подошла совсем близко, так что Лера ощутила запах пота и еще чего-то дикого и пряного — степных трав, душистого табака, дальней дороги и снова схватила Леру за руку.
Лера попыталась вырвать руку и уйти, но цыганка держала сильно.
— Не спеши, — проговорила она не прежним резким голосом, а совсем по-другому — низко, рокочуще, — успеешь дело свое сделать, все успеешь. Ведь ты к нам по делу приехала? По важному, серьезному делу?
Лера промолчала, да старуха и не требовала ответа. Она уставилась на Лерину ладонь и качала головой, бормоча что-то на своем языке.
— Не хочешь ты мне ручку позолотить, да я и так скажу, — продолжала она, — хоть и не надо было… Опасно это… Непростая у тебя судьба, девушка, очень непростая… — она подняла на Леру выпуклые темно-карие яркие глаза. — Много испытаний тебе предстоит…
— Куда уж больше, — невольно усмехнулась Лера.
— Верно, было у тебя много горя, брат погиб страшной смертью, в мучениях и кошмарах, мать умерла… Ну она-то смерти не почувствовала, потому что давно умерла, как с сыном на кладбище простилась…
