Он усмехнулся:
- Я подумаю.
- Ну, прощай.
- Прощай.
Я думала, что звонок отвлечет меня от воспоминаний, а они нахлынули с новой силой.
Лиза. Бедняжка, как она тяжело переносила беременность. Я помогала ей во всем , чем и как могла. Игорек как раз тогда пил. Да и было с чего запить. Сначала отработает день в поликлинике, потом в ночь на дежурство. Горючее только и помогало от усталости. Тем не менее, операции проводил успешно. А дома Лиза, вечно плачущая, сетующая на свои недомогания, на свое положение, будто она единственная женщина на свете, переносящая подобное. Игорька она не подпускала к себе с третьего месяца. И он все это время не изменял ей, я знала, он слишком интеллигентен для этого. Помню, звонит мне Лиза на работу и жалуется, жалуется. Рассказывает, как она свое тело ненавидит, раздувшееся и похожее на тумбу и тому подобное. Она этими разговорами заполняет свой досуг, а я-то на работе. Правда, новый начальник у меня ничего - милый мужчина, вежливый, но все равно, это же "ра-бо-та". Прервешь ее - обижается, плачет даже. Все-то ее бросили, никто не любит.
- Альбина, приди, умоляю. Эта свинья опять напился. С дежурства пришел и сразу в кабак. Раковина на кухне забита, а ему и дела нет. Он у меня деньги нашел, полтинник взял опять. Слесарь пришел раковину чинить, а он его с собой забрал: "Пошли, - говорит, - про жизнь поговорим".
- Лиза, я бы с удовольствием, ты же знаешь, я приезжаю когда могу. Но сегодня я на таких каблуках весь день, теперь мечтаю как дома окажусь, разуюсь. Позвони маме.
- Они на даче сегодня, заночуют там.
- Ну хорошо, заеду.
И я вечером, вымотанная за день, тащусь в другой конец города - прочищать раковину, мыть посуду, пол, готовить еду. И сколько раз так было! И погибло прахом в одночасье. Ах, Лизавета, не думала я, что через тебя познаю людскую неблагодарность.
А Игорек, ну что же, что он пил. Это даже шло ему. Он становился сентиментальным, мечтательным, галантным. Прекрасно держался, непосвященный и не скажет, что он опустошил сегодня две белой. Внешне он мне не очень нравился, хотя при определенном освещении, иногда, он был ничего.
Однажды Лиза разобиделась на мужа и уехала к маме. А я, как нарочно, не позвонила ей заранее, просто была в том районе и решила зайти. Окно в кухне было разбито. Я прибавила шагу. Дверь была распахнута настежь. Я прошла на кухню - грязь невообразимая, осколки повсюду, кровь, следы от грязных туфель вели в спальню. Игорька я нашла там, на кровати, с окровавленной рукой, в этих туфлях, спящего беспробудным сном. Я нашла в аптечке йод, бинт, и как смогла перевязала порез. Он оказался довольно глубоким. Когда я приподняла его руку, края раны разошлись, и кровь опять закапала на постель, на Игорька и теперь уже на меня. Надо зашивать, но я не могу звонить в больницу, Игорька все там знают, я и сама не видела его таким. Не хватало еще, чтобы на работе узнали об его подвигах. Я для новичка довольно хорошо перебинтовала ему руку, сняла туфли и пошла звонить маме Лизы. Она оказалась там. Я рассказала подруге об увиденном и вот что услышала:
