Распутину было сорок лет, когда он «легкой походкой» вошел в этот незнакомый ему мир петербургских салонов научить их несчастных завсегдатаев «духовной жизни» — последующее десятилетие внешне он мало менялся. «Он был одет в простой черной сибирке, — вспоминает Вырубова, — и меня поразили его проницательные, глубоко сидевшие в глазных впадинах глаза».
«Мое внимание прежде всего обратили его глаза, — вспоминает ВД.Бонч-Бруевич, — смотря сосредоточенно и прямо, глаза все время играли каким-то фосфорическим светом. Он все время точно нащупывал глазами слушателей, и иногда вдруг речь его замедлялась, он тянул слова, путался, как бы думая о чем-то другом, и вперялся неотступно в кого-либо, в упор, в глаза, смотря так несколько минут, и все почти нечленораздельно тянул слова. Потом вдруг спохватывался… смущался и торопливо старался перевести разговор. Я заметил, что именно это упорное смотрение производило особенное впечатление на присутствующих, особенно на женщин, которые ужасно смущались этого взгляда, беспокоились и потом сами робко взглядывали на Распутина и иногда точно тянулись к нему еще поговорить, еще услышать, что он скажет…»
В.Д.Бонч-Бруевич отмечает также манеру Распутина ходить «немного приседая и сгибаясь, быстро потирая руки».
«Григорий, поцеловавши меня, — пишет Труфанов об их первой встрече, — упорно и продолжительно посмотрел своими круглыми, неприятно серыми глазами мне в лицо, потом зашлепал своими толстыми, синими, чувственными губами, на которых усы торчали, как две ветхие щетки… Волосы на голове „старца“ были грубо причесаны в скобку… Борода мало походила вообще на бороду, а казалась клочком свалявшейся овчины, приклеенным к его лицу… руки у старца были корявы и нечисты… Был одет в простой дешевый, серого цвета пиджак… брюки поражали своею отвислостью над грубыми халявами мужских сапог». Через пять лет, однако, на Распутине «была малинового атласа русская сорочка, подпоясан он был поясом с большими шелковыми кистями, брюки из дорогого черного сукна сидели на ногах в обтяжку, как у военных, дорогие лакированные сапоги бросались в глаза своим блеском и чистотою».
«Самая заурядная физиономия сибирского мужика, — описывает его Сенин, — худощавое загрубелое лицо, окаймленное большой темно-русой бородой клином, большой нос, грубые черты лица, развитые челюсти, глубоко сидящие серые глаза, очень мутные; цвет лица испитой, не совсем здоровый, русые волосы в скобку, суконная поддевка, лакированные, бутылками сапоги».
