- Ты преувеличиваешь, - сказал я. - У тебя стройная жизнь, мне бы такую. Чего не получилось?
- Семьи не получилось, Сережа. Мы все отдельно. От этого наши беды.
- Возьми их и начни сначала, - я указал на часы.
- Нет, я уже не смогу, - покачала головой мама. - Снова встретиться с отцом, помня об этих поминках... Нет, нет!..
- Ты можешь встретить кого-нибудь другого, а отцу отказать, - настаивал я с упорством, за которым скрывались мои тщетные попытки хоть что-нибудь понять в жизни.
- Нет. Это предательство, - тихо сказала мама.
- Но почему же? Почему?! - не выдержал я. - Вы прожили врозь почти всю жизнь. Вы не сошлись - не знаю уж чем! Зачем повторять эксперимент сначала?
- Во-первых, я ничего не собираюсь повторять, - холодно сказала мама. Во-вторых, мы любили друг друга. Понимаешь? По-настоящему. А семьи не вышло. Так тоже бывает. Я не имею права искать свое новое счастье без него. Он мне не простит.
Даша думала. Часы плавали у нее над головой, отсвечивая золотом как легкий нимб. Если бы наш разговор слышал кто-нибудь из ветеранов, собравшихся в соседней комнате, он подумал бы, что мы сумасшедшие.
- Тогда я отдам часы Даше, - сказал я. - Как знать, может быть, ей они еще пригодятся.
- Спасибочки! - сказала дочь. - После всего, что я о них наслышалась! Нет уж... - и она толкнула часы в мою сторону.
Они поплыли по комнате, как снаряд, целящий мне прямо в сердце. Я перехватил их и сжал в руке с такой силой, будто хотел раздавить.
- Оставь их себе, Сережа, - сказала мама. - Каждый должен нести свой крест. По-моему, ты еще не испытал всего, что тебе суждено.
- Да, видимо, так, - сказал я, нащупывая на ободочке кнопочку открывания крышки.
- Пойдем к гостям, Даша, - сказала мама. Они обе подошли ко мне и расцеловали, как перед дальней дорогой. Я снова остался один. Щелкнул замочек часов, и я увидел циферблат...
Безумно грустно покидать пространство, с которым ты успел сродниться. Эти разлуки равносильны смерти. Уезжая надолго, быть может, навсегда, человек не воспринимает это "навсегда" как нечто абсолютное, потому что остается в том же мире, в пространстве тех же измерений, что другие. Он может вернуться к близким в принципе, даже если обстоятельства судьбы или эпохи делают возвращение невозможным.
У меня не было такой принципиальной возможности. Каждый раз я улетал навсегда. Каждый раз, возвращаясь, я возвращался другим. Мое абсолютное "я" оставалось неизвестным моим родным, они каждый раз видели его относительную оболочку - очередного Сергея Мартынцева, который был для них единственным, но на самом деле являлся лишь частичкой абсолюта.
