- Что?
- По монастырям вести, о здоровье молебны служить, потому всякий сглаз от лукавого.
Князь молча прошелся по горнице.
- А про... сына узнала? - спросил он с запинкой.
- А по молодом князюшке панихиды служить надо. Коли жив, сейчас к дому повернется.
Князь угрюмо кивнул.
Богомолье, действительно, лучшее средство. Он приказал княгине собираться, снарядил целый обоз и послал ее в Троицу, к Николе на Угрешь, в ближний Юрьевский монастырь.
Остригла княгиня в знак печали свои роскошные волосы и поехала молиться русским святыням.
Хоть не помогли панихиды и не находился пропавший сын, но сама княгиня оправилась и стала спокойнее; только сенные девки шепотом рассказывали, что порой, случалось, вскрикнет она ночью как-то страшно, пронзительно и вскочит с постели, словно обуянная.
Все угрюмее становился князь день ото дня. По дружбе к нему, дня не проходило, чтобы в застенке разбойного приказа приказный дьяк не пытал одного-двух скоморохов, но ничего не говорили пытаемые о княжеском сыне.
Антон, в знак печали отпустивший волосы, с двумя взятыми из усадьбы слугами, обошел все кабаки и репаты, все тюрьмы и приказы, но нигде не встречались те подлые скоморохи, что скрали младенца.
Отчаяние охватывало всех, и с каждым днем терялась надежда на отыскание маленького князя.
Как в злую тюрьму, приезжал князь в свою усадьбу и почасту, не видясь даже с женой, видел в своей горнице, выслушивая доклады своих гонцов, которых слал он во все стороны.
А Миша, благодаря нежному за собой уходу, быстро поправился, и Каролина не могла налюбоваться хорошеньким мальчиком.
- Не иначе, как какой-нибудь боярский или княжеский, - говорила Каролина. - Ты как думаешь, Эди?
Добрый цирюльник качал головой и, вынимая из рта свою трубку, подзывал мальчика к себе.
- Ты скажи, мальчик, - спрашивал он чуть не в сотый раз. - Кто твой фатер? Папа? Откуда ты?
Миша ничего не мог ответить на это, зная только, как зовут его самого.
Он рассказывал Каролине про терем, про сад, про сенных девушек и про веселые игры. Рассказывал про отца: как он славно сидит на коне, какой у него шлем и латы, как одеты их слуги. Наконец, дрожа и бледнея, тихим шепотом рассказывал, как его украли, как волокли волоком, пугали и били, как бросили в темный сарай, где было много, много детей, но из его рассказов никто не мог додуматься, кто его родные.
Немцы из слободы друг за другом навещали Штрассе и, слушая русского мальчика, задумчиво качали головами.
