Избенка у нас с дедом была крохотная и землицы во дворе самая малость. Пару кадок капусты да огурцов насаливали, а оброчные деньги взимали с огородишка немалые. Ох, как худо жили. В Москве я вконец отощал. Сам посуди, Иванка. В нашей слободке поначалу государевы сборщики сотню тяглецов насчитывали, а затем и трех десятков не осталось. Разбежались людишки от нужды.
А нам все это по животу било. Мастеровой люд разбежался, а с нас все едино по старой записи подати взимали, за прежние сто дворов. Откуда эких барышей наберешься?
В должниках ходил, за недоимки всего батогами испороли... Помолился на Пожаре3 у храма Василия Блаженного да и подался из стольного града. И снова зачал по матушке Руси бродяжничать, христовым именем кормиться...
Афоня тоскливо вздохнул, сплюнул в темноту и замолчал.
Иванка тронул бобыля за плечо, спросил:
- В лицо князя Василия Шуйского видел?
- А то как же, паря. Неказист князь, на козла, прости господи, обличьем схож. Росту малого, бороденка жидкая, но сам хитрющий, спесив не в меру и скупой, как наш мельник.
- И к тому же христопродавец. Готов святую Русь басурману за полушку отдать, - добавил Болотников.
- Енто отчего же паря? - заинтересовался Афоня.
Болотников не ответил, а про себя подумал: "Великую силу в себе Пахомова грамотка таит. Может, открыться Телятевскому? Сказывают в народе, что крепко наш князь с Шуйским не ладит. Поведаю ему о потайном столбце глядишь и добрей станет да жита селянам до нови взаймы даст".
Глава 27
У КРЕПОСТНОЙ СТЕНЫ
На рассвете выехал к Яузе. Над тихой, застывшей рекой курился, выползая на низкие берега, белесый туман, обволакивая густое зеленое разнотравье.
Иванка кинул взгляд на открывшуюся Москву и молвил весело:
- Глянь, Афоня, на чудо-крепость. По осени мы с отцом на торг приезжали. Тогда каменных дел умельцы только до Сретенки новой стеной город опоясали, а нонче уже и на Васильев луг башню подвели. Растет Белый город.
- Мать честная! А башни-то, башни-то мотри какие возвели! Зело грозны и неприступны, - всплеснул руками бобыль.
- Теперь ворогу Кремля не достать, через три кольца каменных ни крьмцу, ни свейцу, ни ливонцу не пробиться.
Афоня вертелся на лошади, вставал на стремена и все умильно ахал:
- И всего-то пять годков в белокаменной не бывал. Тут за Яузой еще лес шумел, а теперь слободы раскинулись. Вот те на!
Афоня спрыгнул с лошади, опустился на колени, скинул шапку и принялся истово креститься на златоверхие купола слободских церквей.
