— Сейчас, Таличка, сейчас.
Брускин осторожно, чтобы не сломать, вытащил из-за пазухи осьмиконечный крест, сделанный из связанных нитками пластин пальмового листа. Наталья просияла от счастливого восторга.
— Ты хороший, Гриша, я тебя за это первого причащать стану. Целуй крест.
Брускин наклонился и поцеловал.
— И ручку! — неожиданно по-женски кокетливо-капризно потребовала Наталья.
Брускин чмокнул тыльную сторону ее ладони. Иван безмолвно повторил те же действия.
— Слава тебе, Боже! Слава тебе, Боже! Слава тебе, Бо-оже! — звонко и весело пропела Наталья, наклонилась и взяла в одну руку кружку с морской водой, а в другую слепленную из мокрого песка “просфорку”.
— Причащается раб Божий Гриша-анька! — объявила Наталья и дала Брускину откусить от “просфорки” и запить водой.
— Причащается раб Божий Ива-анушка!
На скулах Ивана катнулись желваки, но он сделал то же. Песок застрял в усах Новика, и он скрытно сплевывал его.
А детские глаза Натальи так и сияли счастьем интересной и удавшейся игры.
— А молитву Господню ты, Ваня, сегодня выучил?
Иван не слышал. Брускин толкнул его локтем.
— Молитву! — шепотом напомнил он. — “Отче наш, иже еси на небесех...”
— “Отче наш, иже еси на небесех...” — все больше мрачнея, стал повторять Новик.
— “Да святится имя Твое”, — подсказывал Брускин, умоляюще и смятенно глядя на Ивана.
Новик молчал.
— Ну что же вы, Иван Васильевич! — шептал Брускин. — Вместе ведь учили! “Да святится имя Твое...”
Наталья часто-часто моргала.
— “Да святится имя Твое”, — глухо пробубнил Иван и вдруг заорал, не выдержав: — Не могу больше! — И быстро пошел прочь, наступив сапогом на “престол” и шагнув сквозь стену Натальиного храма.
— А-а-а-а! — по-детски громко и звонко заревела она за его спиной.
— Ну что же вы, Иван Васильевич! — сам чуть не плача, воскликнул Брускин.
— Ты плохой, Ваня, плохой! — кричала, захлебываясь в рыданиях, Наталья. — Ты моего деточку в землю спрятал, а место не показываешь! А я вот его найду, он тебя побьет!
И, упав на колени, продолжая реветь, Наталья стала по-звериному рыть в песке ямку.
— Таличка! Та-а-личка! — кричал вдалеке Брускин, бегая по берегу.
Иван присел на камень, стал развязывать забинтованный палец.
— Таличка! — передразнил он. — Сидит твоя Таличка где-нибудь в кустах, смеется над нами.
Иван сплюнул в сторону и вдруг увидел торчащий из песка указательный палец руки, словно зовущий его к себе. Иван растерянно посмотрел на свой забинтованный палец и кинулся туда, упал на колени, стал разгребать песок.
