Фрэнсис открыла дверь.
— Your bedroom.
— Спальня, — перевел Шишкин.
— Годится, — одобрил Новик большую спальню с широкой кроватью под шелковым пологом.
— Your bathroom.
— Ванная комната.
— Чего? — Новик удивленно смотрел на ванную, умывальники, унитаз и биде.
— Баня, — упростил Шишкин.
— Попариться — хорошо! — обрадовался Новик.
Он намыливал голову, сидя в заполненной пеной ванне, прикрыл глаза, откинулся назад и тут же заснул, как ребенок, — мгновенно и сладко.
Большие напольные часы пробили полдень. Шишкин и Фрэнсис прямо и чинно сидели на разных концах огромного гостиного дивана.
— Он спит уже три часа, — неуверенно улыбнувшись, сказала Фрэнсис.
— Он не спал до этого пять ночей, — спокойно объяснил Шишкин.
— Но, может, тогда вы подольете ему горячей воды, он же может простудиться!
— Он не простудится.
— Почему вы так считаете?
— Потому что он не может простудиться.
— Но разве он не такой же человек, как все?
— Он не человек, мисс Фрэнсис, — уверенно и спокойно ответил Шишкин.
Она повернула удивленное лицо.
— А кто же он?
— Он — кентавр.
Фрэнсис опустила голову и покраснела вдруг, но Шишкин не заметил этого.
— Ой! Уй! Замерз! Задубел! — раздались из ванной вопли Новика. — Шишкин! Где тут горячая? Ой!
Теперь на том же диване посредине сидел один Иван. В одной руке он держал большую дымящуюся сигару, в другой сжимал широкий хрустальный стакан, в котором было виски с кубиками льда. Иван улыбался от полноты жизни и время от времени с уважением поглядывал на вертящийся под потолком вентилятор.
Фрэнсис стояла около большой американской радиолы и перебирала пластинки. Шишкин застыл за спиной своего господина.
— Слышь, Шишкин, как бы мне ее попроще называть? — спросил Новик, задрав голову. — А то не запомню никак.
Шишкин задал этот вопрос англичанке.
— Fanny, — ответила она.
— Фанни, — повторил Шишкин.
Иван нахмурился.
— Не, Фанни не пойдет. — Он опрокинул в рот содержимое стакана и громко захрустел льдом.
Англичанка поставила пластинку и опустила иглу. Громко запели трубы, зазвучал марш из “Аиды”. И Новик вдруг встрепенулся, вытянулся, напрягся, ноздри его раздулись, как в бою.
— Шишкин! Что это?.. — спросил он отрывисто.
— “Аида”, Иван Васильевич, опера Верди, — довольно меланхолично ответил Шишкин.
Но Новик не слышал. Он вскочил и заходил быстрыми кругами по гостиной в необъяснимом волнении. Фрэнсис смотрела на него удивленно и радостно. Шишкин же выглядел привычно спокойным. Марш кончился, зазвучала партия Амнерис, и ее Новик слушать не стал. Он обессиленно плюхнулся на диван, обхватил голову руками и повторял, качаясь:
