— Так бегите, Иван Васильич, вы ж у нас командир эскадрона, — ехидно подсказала Наталья.
Иван поднялся, поправил портупею.
— А тебе командира эскадрона мало, тебе комиссара корпуса подавай?
— Да мне и его мало, — загадочно ответила Наталья. — Бегите, Иван Васильич, а то без вас не разберутся, не туда наступать станут...
Иван тяжело вздохнул и потрусил к большой штабной палатке, куда уже подруливал приземлившийся аэроплан.
Сидящий на заднем сиденье Артем Шведов выбрался из аэроплана и, бледный, направился, покачиваясь, к палатке Лапиньша. Летчик Курочкин зло посмотрел ему вслед и стал вытирать тряпкой матерчатый бок любимого аэроплана.
Шведов выпил залпом кружку воды, посмотрел на лежащего на походной кровати Лапиньша.
— Там пустыня.
— Где пустыня? — испуганно спросил Брускин.
— Везде.
— Не может быть! — воскликнул Брускин. — Посмотрите на карту.
Новик смотрел на комиссара, зло щуря глаза.
— Ты и сам говорил, что у тебя по биографии, или как там ее, черт, по феографии, отлично было? Говорил?
Брускин растерянно смотрел на карту и бормотал еле слышно:
— Ну да, конечно, вспомнил... Тогда у меня случилась ангина, и бабушка не пускала меня на занятия... Бабушка, бабушка...
— А я говорил — давайте штабистов из бывших возьмем! — возмущенно забасил Шведов. — Эх, если б мы морем шли... Там, на море, все ясно, а тут...
Лапиньш открыл глаза и неожиданно улыбнулся.
— Не нато ссориться, — попросил он. — Этим картам твести лет. За это время высокли реки, опмелели моря. Там, кте пыли леса, теперь пустыни, а кте пыли пустыни — коры. Не надо ссориться... Мы пойтем вперет терез пустыню...
— Каракорум, — подсказал Брускин.
— Как? — спросил Иван.
— Каракорум, — повторил Брускин.
Иван не решился произнести вслух это слово и плюнул с досады.
Комкор Лапиньш утомленно прикрыл глаза.
Пустыня Каракорум.
Сентябрь — октябрь 1920 года.
Новик и Ведмеденко соорудили что-то вроде тента из одеяла, привязанного концами к воткнутым в песок саблям и карабинам, и лежали распластанно и неподвижно, с закрытыми глазами, но не спали.
— У моему организьму, Иван, немае ни капли воды, — поделился Ведмеденко.
— Это почему ты так решил? — спросил безразличный Новик.
— Та я вже три дни нэ пысаю, — признался Ведмеденко. — А коли иду, то шурудю, як папир.
Иван с усилием повернул голову и даже приоткрыл один глаз.
— Що це такэ папир, Коль?
— Та то, що вы, кацапы, зовэте бумагою, — объяснил Ведмеденко.
Новик не обиделся и предложил:
— Ты б лучше спел, Коль...
