— Чего-то ты буровишь, Тимофеич, вроде по-нашему, а непонятно! — крикнул Новиков недовольно.
— Ты про Индию давай, не в церкви, слава богу, — поддержал Ивана комэск Колобков.
— Тише, товарищи, сейчас будет перевод, — объяснил Брускин.
И, заглядывая в лист, волнуясь, стал переводить Государев-внук...
...Была ночь. Шурка и тот подросток-индиец быстро шли вдоль берега к скалам. В руке подростка была Шуркина “Спидола” и гремела на всю громкость американским рок-н-роллом. Шурка светил себе под ноги фонариком-“жучком”. Индиец выключил приемник и повернулся.
— He had a dog. Black dog[3], — сообщил он важно.
Шурка кивнул...
... — “И есть тут Индийская страна, и люди все нагие: голова не покрыта, груди голы, волосы в одну косу плетены. Все ходят брюхаты, детей родят каждый год, и детей у них много. Мужи и жены все нагие и все черные. В Индийской земле гости останавливаются на подворьях, и кушанья для них варят государыни и спят с гостями...”
Государев-внук замолк вдруг и покраснел как маков цвет. Слушающим же, наоборот, понравилось, зашумели кавалеристы, загоготали, хлопая друг друга по плечам. Новиков крутил усы и посматривал на Наталью. Она же продолжала вышивать, делая вид, что ничегошеньки не слышит. Брускин кинул на нее смущенный взгляд и нахмурился.
— Тише, товарищи! — потребовал он строго. — Не забывайте, что писал это человек темный, отсталый, несознательный! И когда писал — пятьсот лет назад!..
...Подросток-индиец остановился у небольшого отверстия в скале и указал на него пальцем:
— Here.
— Хи ливд хиа? — спросил Шурка недоверчиво.
— Yes[4].
Шурка двинулся к отверстию, но индиец преградил путь.
— Watch[5], — напомнил он.
— Ах да, извини, сорри. Плиз... — смутился Шурка, торопливо снял с руки и отдал свои часы...
...Кавалеристы слушали в молчании, некоторые даже открыв рот.
— “Есть в том Аянде птица гукук, летает ночью и кричит “кук-кук”, на которую хоромину она сядет, то тот человек умрет; а кто захочет ее убить, тогда у нее изо рта огонь выйдет. Обезьяны живут в лесу, и есть у них князь обезьянский, ходит со своей ратью. И если их кто тронет, тогда они жалуются князю своему и они, напав на город, дворы разрушают и людей побивают”.
— Это что ж, мы с обезьянами там воевать будем? — удивленно и растерянно высказался один из слушателей.
— Не с обезьянами, а с англичанами, голова два уха, — поправил другой.
...Согнувшись, Шурка стоял посреди небольшой пещеры. Напряженно гудел “жучок” в его руке. У стены был устроен топчан из камней и кучи высохших водорослей. Столом и стулом обитателю пещеры служили плоские камни. У другой стены был выложен из камней очаг — над ним в скале сквозило отверстие. Над топчаном углем были отмечены палочками прожитые здесь дни. Шурка опустился на колени, стал шарить рукой по полу, но ничего не нашел. Тогда он подполз к очагу, запустил ладонь в кучу пепла и обнаружил в нем маленький бумажный комок. Шурка осторожно развернул его. Это была вырезанная из газеты фотография Мавзолея Ленина. Но вместо имени вождя кто-то накорябал на нем карандашом — “ШИШКИН”.
