- Да! - продолжал барон, оканчивая один из своих красноречивых периодов. - Жан-Жак Руссо говорит то же самое в своем бессмертном "Contract social": он сравни вает власть... Тут барон вдруг остановился, робко посмотрел вокруг себя и встал.
- Что вы, барон? - вскричала хозяйка.
- Мне что-то дурно... Извините, я не могу долее у вас оставаться. В самом деле, на побледневшем лице барона заметно было какое-то болезненное ощущение; встревоженный взор его выражал испуг. Он схватил торопливо свою шляпу.
- Не хотите ли одеколона? Спирта?.. - сказала забот ливая Днепровская.
- Благодарю вас! - прошептал барон, спеша уйти из комнаты. - Это так! Прилив крови к голове... Я чувствую, что мне нужен свежий воздух... - Он прошел через гостиную мимо хозяина так скоро, что тот не успел даже этого и заметить.
- Что это с ним сделалось? - сказал князь Двинский. - Уж не оттого ли, что он говорил с таким жаром?..
- А что вы думаете? - прервал Лугин. - Ведь может быть. Я только слушал этого барона, а у меня голова за кружилась.
- Как он умен! - сказала одна из гостей.
- Какой прекрасный тон! - прибавила другая.
- Какая начитанность, какое просвещение! - восклик нул князь.
- Да! Он чрезвычайно как мил! - присовокупила хо зяйка.
- И, кажется, очень добрый человек, - сказал Лугин. - Как он хлопочет о том, чтоб все люди были счастливы. Дай бог ему здоровья!
- Он истинный космополит! - произнес торжественным голосом князь.
- То есть гражданин вселенной! - прервал Закам ский. - Да этак жить-то ему очень легко: отечество требует иногда больших жертв, а вся вселенная может ли чего-нибудь требовать от одного человека?
- Как, Закамский! - вскричал князь. - Неужели, потвоему, космополитизм...
- Их два рода, мой друг! - прервал Закамский. Один духовный, другой земной. Первый ведет ко всему прекрасному, но эта чистая, бескорыстная любовь к человечеству доступна только до сердца истинного христианина, а, кажется, этим поклепать барона грешно. Другой, то есть земной, общественный, космополитизм есть не что иное, как холодный эгоизм, прикрытый сентиментальными фразами, и, воля твоя, князь, по моему мнению, тот, кто говорит не в смысле религиозном, а философском, что любит не человека, а все человечество, просто не любит никого. Князь принялся было спорить с Закамским, но гость, который вошел в диванную, помешал их разговору. Я очень обрадовался, когда узнал в нем моего первого московского знакомца, Якова Сергеевича Луцкого.
