Мертвое море | страница 83
— Я хотел, чтоб вы мне набросали письмецо, чтоб там было сказано…
— Давай к делу: дама какого разряда?
— Очень красивая.
— Я спрашиваю (досадно, он хотел сказать «я осведомляюсь», да сбился в последний момент), девица она, гулящая женщина или морячка? — Под «морячками» он понимал мулаточек, подавальщиц из таверны, которые водили любовь с моряками из чувства, а не из выгоды, не требуя никакого вознаграждения.
— Это серьезная девушка, я хочу жениться на ней.
— Тогда тебе нужно достать апельсинового цвету и положить в конверт. И на бумаге чтоб было сердце, пронзенное стрелой, а еще лучше — два сердца.
Гума отправился разыскивать требуемый материал. «Доктор» предупредил:
— Такое письмо обойдется в два крузадо4. Но зато уж письмо будет — пальчики оближешь.
Когда Гума вернулся, то «доктор» сразу же принялся составлять письмо и каждую фразу прочитывал вслух. Вместо имени любимой проставил лишь букву Л., как просил Гума.
Ссора вышла в том месте письма, где говорилось: «Моя хорошая я думаю что твое сердце это золотая раковина где скрыто слово доброта». Ибо первый вариант был, что сердце — это золотой ларец. Гума с ларцом не согласился и предложил раковину. Ларец — это что-то тяжелое, вроде сундука. Какая красота в нем? Никакой… Но Гума забыл, что «доктор» указаний не принимал. И потому ответил, что или будет ларец, или вообще не будет письма. И кто вообще пишет, он или Гума? Гума вырвал письмо из рук ученого, отнял также перо с чернильницей и отправился на свой шлюп. Зачеркнул ларец и заменил раковиной. И сам, испытывая при этом огромную радость, дописал письмо до конца. Закончив, он добавил объяснение о перемене почерка и отправился искать «доктора».
— Вот, возьмите за работу…
— Ты не хочешь, чтоб я закончил?
— Нет. Но я плачу… — И Гума вынул из кармана обещанные деньги.
«Доктор» положил заработок в свой карман, захлопнул крышку на чернильнице и очень серьезно посмотрел на Гуму:
— Ты видал когда-нибудь ларец?
— А как же? Даже возил один на моем судне в Марагожипе…
— И он не был золотой?
— Нет, кованый.
— А золотого ты никогда не видел?
— Никогда.
— Потому ты и говоришь, что раковина лучше. Если б ты видел золотой ларец, то не спорил бы.
И письмо так и пошло — с раковиной. Гума сам отнес его в тот же день по адресу. Ливия была дома, он посидел немножко и, уже собравшись уходить, сказал ей:
— Я хочу дать вам кое-что. Но поклянитесь, что распечатаете, только когда я уйду.
— Клянусь…
Он отдал письмо и опрометью бросился из комнаты. Остановился только у самого моря и целую ночь провел без сна, мучительно думая: что же она ему ответит?