— Кто твоя новенькая?
Руфино называл имя, «доктор» писал письмо — всегда одно и то же. Завидев знакомого, предупреждал:
— Элиза сейчас свободна Руфино ее уже бросил.
И писал письмо к Элизе от другого. Так он зарабатывал себе на жизнь, а главное — на выпивку. Как-то раз он за десять тостанов создал для Жакеса такой шедевр, что даже сам гордился. Это был акростих, который Жудит теперь всегда носила на груди:
Покою навек я лишился,
Ранено сердце во мне,
О, навек я с весельем простился,
Сохнет душа по тебе,
Тобою я полон одной,
И до смертного часа я твой.
Написал название — «Прости», сам растрогался, взглянул на Жакеса влажными глазами и сказал:
— Мне надо было заниматься политикой, парень. Здесь, в порту, мне выдвинуться невозможно. Я б такие речи произносил — самого Руя за пояс бы заткнул…
Прочел акростих вслух, переписал своим ровным почерком, получил десять тостанов и сказал:
— Если после этого она не сдастся, как лодка, опрокинутая бурей, я верну тебе твои деньги…
— Ну что вы…
— Да, да, верну… Так-то вот…
Когда наступала пора празднеств в Кашоэйре и Сан-Фелисе, он отправлялся на судне какого-нибудь знакомца моряка писать письма, сочинять стихи и послания на ярмарках этих городов, куда слава о нем дошла раньше его.
Он был неизменным наперсником всех. Много раз приходилось ему сочинять ответ на письмо, сочиненное им же самим. Благодаря его посредничеству не одна девушка вышла замуж и родился не один ребенок. И не одной семье, находящейся далеко, приходилось ему сообщать печальную весть о смерти моряка, не вернувшегося из плавания. В такие дни он напивался больше обычного.
Гума давно уже ждал часа, когда «доктор» будет свободен (или менее занят), чтоб поговорить с ним. В тот вечер как раз клиентов было мало, и «доктор» задумчиво ковырял щепочкой в зубах, ожидая, не появится ли кто-нибудь, чтоб обеспечить ему ужин. Гума приблизился:
— Добрый вечер, доктор.
— Дай тебе бог попутного ветра, ты пришел вовремя. — «Доктор» любил говорить правду.
Гума помолчал, не зная, как приступить к делу. «Доктор» подбодрил его:
— Так что же, место Розы так и будет пустовать? Я могу тебе такую поэму сочинить, что ни одна не устоит.
— Я за тем и…
— Ну, какую ты рыбку ловишь, а? Как ее зовут?
— Вот этого мне б как раз не хотелось говорить…
«Доктор» обиделся:
— Я здесь двенадцать лет, никто во мне не сомневался. Я нем, как могила, будто не знаешь?
— Да я не то чтоб сомневаюсь, доктор. Потом я скажу…
— Тебе нужно настоящее любовное письмо, так я уразумел?
