Нам с Никки оставалось только упаковать вещи. Чем мы и занялись.
Перед сном я, как всегда, собралась на конюшню, на этот раз чтобы попрощаться с милыми животными, к которым так привыкла за эти годы. Сэйвила, выразившего желание сопровождать меня, я попросила остаться в доме, так как хотела побыть на конюшне одна.
Ночь была звездной, я остановилась посреди двора, вглядываясь в предметы, которые окружали меня в течение восьми лет, и почти не узнавала их… Как давно все было: брак, ожидание счастья, материнские обязанности и потом ужасная смерть супруга… Хайгейт, этот унылый дом навсегда останутся для меня воплощением недолгого счастья и долгой печали; будут навечно связаны с именем Томми. Моего Томми…
Я облокотилась на изгородь загона, ко мне приблизились Фэнси и Полли, изгнанные из своих — уже не своих — стойл, чтобы дать прибежище лошадям Сэйвила.
Я гладила их, в моих ушах звучал голос Томми: «…Я нашел превосходное место, где мы устроимся, Гейл. Там большая конюшня, два огороженных выгона, дом тоже вполне приличный. Во всяком случае, крыша не течет!..»
Я вспомнила, как впервые вошла в гостиную этого дома с маленьким Никки на руках.
«О Боже, Томми! — воскликнула я. — Как тут ужасно! Намного хуже, чем в конюшне!»
Мы взглянули друг на друга и разразились хохотом. Я смеялась так, что на глазах выступили слезы.
Да разве в те дни для меня имели какое-то значение обшарпанные стены, истертые ковры, сломанная мебель?..
Я поглаживала Полли по холке, вспоминая все, что было восемь лет назад.
Томми умер в одночасье, его убила лошадь, когда он нагнулся, чтобы вынуть камень, попавший ей в копыто задней ноги. Железная подкова впечаталась прямо в его левый висок.
Сейчас, стоя в темноте возле дома, где была счастлива, я сознавала, что той девушки, которая когда-то вышла замуж за Томми, уже нет. Она умерла одновременно с ним. На ее месте была теперь взрослая женщина, научившаяся полагаться на себя, на свои силы и возможности, столь необходимые еще и потому, что у нее есть ребенок, который целиком зависит от нее.
Я положила руки на ограду, прислонилась к ним щекой и слушала тихое дыхание ночи.
— Прощай, Томми, — прошептала я. — Пожелай мне удачи.
Ответа не последовало, но мое сердце почувствовало то, чего не услышали уши.
Ведь Томми не мог не пожелать мне счастья.
