Детские комнаты занимали чуть ли не треть всего этажа. Та, в которую мы вошли, была заполнена игрушками для всех возрастов и на любой вкус. Но все это я разглядела и поняла не сразу, потому что какое-то время мысли мои были заняты услышанной от Сэйвила новостью.
Только потом я увидела деревянных коней, кукольный домик, огромное количество кукол, кубики, мячи и громадный стол в центре комнаты.
— Дядя Ральф! Дядя Ральф! — бросились к Сэйвилу племянники.
Я оглянулась в поисках Никки и не сразу увидела его в дальнем углу. Он стоял перед широкой доской, на которой размещались оловянные солдатики. Десятки, если не сотни солдатиков!
Увидев меня, он подбежал ко мне, обнял, но сразу же вырвался из моих рук и, глядя восторженными глазами, начал возбужденно говорить:
— Ты посмотри, там у Тео настоящая битва при Ватерлоо! Английские войска, и прусские, и французские! Прямо как живые! Мы расставили их, как показано на карте.
Он схватил меня за руку и тянул, чтобы я увидела картину во всех подробностях.
Голос маленькой девочки заставил меня обернуться.
— Меня! — кричала она, подбежав к Сэйвилу. — Поднимай!
— У тебя разве нет ножек, Каро? — увещевал он ее, сажая себе на плечо. — Ты ведь умеешь ходить сама.
— Ходи! — требовала маленькая Каролина. И Сэйвил выполнил ее приказ.
Потом он обратился к женщине, которую я не сразу заметила, осведомился о ее самочувствии и о том, все ли в порядке с детьми. Это была мисс Эллеридж, гувернантка, состоящая при девочках, — женщина, возраст которой трудно было сразу определить, с волосами, тронутыми сединой, и добрым морщинистым лицом.
— …А здесь, посмотри, мама, — продолжал Никки, — это бельгийские солдаты, их ведет в бой принц Оранский!
— Поздоровайтесь с милордом, дети, — сказала мисс Эллеридж трем девочкам, которые держались вместе.
Я поняла, что это дочери покойного Джорджа, и, не отходя от Никки и его солдат, внимательно посмотрела на юные создания, появившиеся на свет Божий от союза, который по всем меркам, Божеским и человеческим, не должен был состояться. Так я считала.
На свое счастье, девочки больше походили на отца, чем на мать. При всем моем отвращении к Джорджу Мелвиллу я не могла не признать, что он был красив. То же самое можно было сказать и о его дочерях: все три унаследовали от отца привлекательную внешность и вялый, бесцветный голос… Впрочем, быть может, в оценке последнего я слишком пристрастна.
— Мама, — услышала я обиженный голос Никки, — ты совсем не слушаешь!
