"Ну что мне с тобой делать, господин экс? - продолжала Таня. - Ни одного открове-нного оккупанта, хоть убей. Заняты, знаешь ли, люди. На фашистскую идеологию и попрание прав мирного палестинского народа у них ну просто суток нехватает."
"А как относится миссис..." - по-английски произнесла обвешенная аппаратурой по-джарая седая дама из телефургона. "Бергер, - представилась Таня и продолжила на хорошем английском: - Я не состою ни в какой правой партии. Своим партийным билетом я считаю теудат-зеут." "Что, простите?" "Документ, что удостоверяет мое израильское гражданство."
Я громко переводил этот диалог на иврит и русский. Седая дама подала Тане руку: "Меня зовут Ингрид Бернс. Би-би-си. Что вы думаете о..."
Но миротворец не достиг бы таких вершин в своем ремесле, если бы позволил кому-то долго дискутировать вне его единственно правильного мнения. "Насилие со сто-роны палестинцев, - веско сказал он, - будет ужесточаться и не прекратится, пока с нашей стороны сохранится насилие поселенчества! Сам факт вашего здесь присут-ствия - это наше, израильское насилие. И палестинский народ, борющийся за свое освобождение от израильской оккупации, никогда не смирится с вашим присут-ствием на его земле! Женщину, которую вы сегодня хороните, убили вы сами!"
От этой фразы, казалось, пошатнулись пальмы. Даже щенок взвизгнул.
"Жаль только, что тебя не похоронят чуть раньше, - почти весело сказала ему Таня, и все вокруг вздрогнули, а потом заулыбались. - Вместе с твоим братаном из Газы."
А вот это уже не по правилам, обрадовался он. Нет, никто ее не подсылал. Ни один профессионал ни из одной партии после выстрелов на Площади Царей такого себе не позволяет. Да это же момент истины! Наконец-то...
Но... но вокруг же поселенцы. И они все вооружены... Перед его глазами всплыла ка-ртина Делакруа "Свобода на баррикадах". Шутки шутками, а вот рванет такая на себе тельняшку, поднимет кахоль вэ лаван (израильский флаг), а какой-нибудь Гав-рош возьмет и выстрелит. Нет, так играть мы не договаривались!..
"Я подам на тебя в суд, геверет Бергер, - побелел, втягивая голову в плечи, миролюб, - за подстрекательство к убийству." "Смотрите, как он боится умереть от еврейской пули! - несло Таню. - И правильно. Не арабы же его обидят. А подстрекаешь ты к этому сам. Какой бы Авишай тебя ни шлепнул, я приеду на похороны и заявлю при всех, что ты - самоубийца. Я же тебя сама тут не пристрелю, не бойся. Я гиюр прошла, а по Галахе жизнь человека священна. Даже такого, как ты."
