== В просторной профессорской квартире Давида было худо с отоплением, а потому Лаура не сразу вскочила после пробуждения от странного сна. Она спала под пуховой периной в свитере, натянутом ночью поверх рубашки, в шерстяных носках, но холод проникал сквозь все. То ли дело в хрущебе в родном доме, но вдова профессора настояла, чтобы молодые жили с ней. А потому приходилось мерзнуть. И без конца врать. Скажем, что невестка профессорши вовсе не буфетчица в молодежном кафе, а студентка, что папа ее вовсе не боцман, а научный сотрудник, что по матери Лаура еврейка и тому подобное. Что-что, а врать блядочка привыкла с детства. А вот привыкнуть мерзнуть в квартире зимой никак не могла. В родном Академгородке была своя котельная, а потому постоянные городские безобразия ученых как бы обходили мимо.
Лаура все не могла выйти из тяжелого забытья после только что пережитых виртуальных событий, а потому, накинув на плечи дубленку, подошла к окну и отдернула тяжелые шторы. От наглухо законопаченных двойных рам тянуло внешним холодом, словно стекол вообще не было. А за ними был вид как с самолета. Высотный дом, с шестнадцатого этажа которого смотрела озябшая красотка, стоял на сопке. Внизу летящими облаками пузырились зяряды пурги, скрывающие двор и дороги, вдали мерцал в ночи еще не замерзший бескрайний залив, к которому словно неслась над облаками выстуженная квартира.
Сон стремительно терял очертания и остроту. Там хоть было тепло, сладко зевнула Лаура и с привычным с детства "ж-ж-идд-ы-и!.." скользнула под одеяло к вечно мощно, не по размерам, храпящему Додику.
3. 1.
"А это у вас что такое? - строгий таможенник Шереметьево-2 с изумлением держал в руках бережно упакованную в полотенце все так же прозрачную и сияющую банку. - Это... зачем?" "Просто так, память, - похолодел Вадим, и так и сяк придумывавший ответ зараннее. - Все, что осталось от родственницы..." "Ничего не понимаю, - враждебно, как все тут, при прощании с родиной, сказал серомундирный и взялся за телефон. - Нет ни в перечне разрешенных, ни в в перечне запрещенных, - услышал Вадим. - Откуда я знаю? Не то шиньен, не то скальп... Говорит, что память о ком-то... Понял. Вам придется это оставить. Не разрешается вывозить." "Почему? - задал Вадим рутинный вопрос. Все вокруг, кому здесь велели оставить свое имущество, задвали его же. - Чем она вам тут поможет?"
"Не положено, - услышал он такой же рутинный ответ офицера за соседней стойкой, где пожилой мужчина вцепился в свои ордена. Там разгорелся нешуточный спор, а тут только что такой строгий и настороженный таможенник за их стойкой вдруг зевнул и мотнул головой: - Проходите. Сколько раз говорить?" "А... банка? - нелепо вырвалось у Вадима. - Что, можно с собой?" "Какая еще банка? - болезненно заорал на него очередной вершитель еврейских судеб. - Что вы мне тут голову морочите? Проходите. Давайте, следующие!"
