"И строго, с зловещей убедительностью, за которой чувствовались миллионы раздавленных жизней, и моря горьких слез, и огненный непрерывный бунт возмущенной справедливости,- она спросила:
- Какое ты имеешь право быть хорошим, когда я - плохая?
- Что? - не понял он сразу, вдруг ужаснувшись пропасти, которая у самых ног его раскрыла свой черный зев".
Вы видите, что здесь психика проститутки очерчена совершенно так же, почти теми же словами, как и психическая подпочва революционера пресловутое "первоначало" его. И если он после слов проститутки "вдруг ужаснулся пропасти", то именно потому, что его истинное - дикое, босяцкое, если хотите, "я" было только
* Кстати: эта красивая фраза совершенно лишена содержания, ибо история не знает таких "первобытных бунтарей", но это между прочим.
169
слабо прикрыто налетом влюбленности в собственную, вычитанную из книг, хорошеет".
Такой революционер, сконструированный для нужд рассказа г-ном Андреевым, мог, конечно, пережить аналогичный перелом; быть может, не так стремительно, не при такой обстановке,- но мог. Вся беда только в том, что самый этот революционер - плод фантазии автора - состряпан им для специальных надобностей. Он весьма напоминает тех злополучных собеседников, которых изобретают писатели, любящие доказывать свои мысли в форме диалога. У него есть все достоинства такого собеседника, он удивительно метко и правильно реагирует на все вопросы автора; один только недостаток - его вовсе не существует на свете.
Тип, представленный Леонидом Андреевым во "Тьме", вовсе не революционер, с четырнадцати лет скитающийся по тюрьмам, а родной брат нашего старого знакомого сапожника Орлова, описанного некогда М. Горьким. Только андреевский Орлов не имеет за собою периода пьянства и драки, этот период его истории проделан "дедом или прадедом", он же прямо рождается ко второму акту - к самопожертвованию во время эпидемии (здесь революции). И если бы Леонид Андреев изобразил не фантастического революционера, а реального бунтаря, чуть покрытого "книжной мудростью", его рассказ только выиграл бы.
Но Леонид Андреев - не просто Леонид Андреев, а выразитель настроений оскудевающей интеллигенции - и писал он рассказ свой в такой момент, когда эта интеллигенция переживала разочарование в правде революционной, и единственно, что могла она противопоставить торжествующей силе, это - бунт разрушительной стихии. Вы ведете страну к гибели, вот ужо придет анархия, она вас...- грозит эта интеллигенция победителям в политике. А в художественном творчестве ее поэт изображает победу тьмы над революционной правдой, превозносит бунт стихии, как высшую форму над сознательной, организованной борьбой, видит в ней разрешение задачи.
