Место для привала было выбрано на зеленой лужайке близ неширокой темной речушки с низкими глинистыми берегами, которые круто обрывались в воду. По берегам были в беспорядке разбросаны купы каких-то кустов и уже основательно тронутых желтизной деревьев. Похожие издали на золотые монеты листья падали на черную воду, скапливаясь в тех местах, где течение было потише. День выдался сухой и солнечный, воздух был по-осеннему свеж и прозрачен, и княжна почувствовала огромное облегчение, когда карета вместе с лошадьми, чрезмерно общительным французом и не вызывавшими доверия лакеями осталась позади, скрывшись за кустами.
Между тем учитель танцев Эжен Мерсье, пройдясь вокруг кареты, с хрустом потянулся и, наконец, полулежа устроился прямо на траве. Некоторое время он оставался в этой позе, щурясь на солнце и покусывая травинку, а потом и вовсе лег на спину, положив руки под голову и надвинув на глаза свой засаленный картуз. Травинка, которую он жевал, выпала у него изо рта, оставшись на подбородке; похоже было на то, что француза сморил сон.
- Никак, заснул, - негромко сказал Степан Прохору, разворачивая прямо на траве крахмальную скатерть.
- Ну и пущай себе спит, - проворчал Прохор, копаясь в корзине со снедью. - Нам-то что? Не пойму только, чего для княжна его с собой тащит?
- Это, брат, не нашего ума дело, - сказал Степан. - Нам с тобой, Прошка, о себе подумать надобно.
- А чего думать-то? Наше дело маленькое - подай-принеси, отойди-подвинься... Нам думать не по чину.
- Вот как раз и подохнешь, дурья твоя башка, - сердито проворчал Степан. - Думать ему не по чину... Правильно, оно, конечно, легше, когда за тебя баре думают. Уж они надумают, не сомневайся! Память у тебя короткая, Прошка, как воробьиный нос. Давно батогов не пробовал? А нас с тобой, простая твоя душа, не батога ждут, а, пожалуй, что и вправду веревка... То-то весело мы с тобой в петле запляшем! Забыл, что ли, чего намедни-то было?
- А чего? - испугался Прохор. - Чего пужаешь-то? Барышня сказывала, что молчать станет, ежели мы...
- Ска-а-азывала!.. - с неимоверным презрением передразнил его Степан. - Ясное дело, она тебе что хошь скажет. Не самой же ей лошадей-то запрягать, сам подумай. А как до места доедем, тут она нас с потрохами и продаст, да еще и присочинит, чего и вовсе не было. А француз за барскую милость поддакивать станет: точно так, мол, своими глазами видал, как дело было...
- Экие ты страсти рассказываешь, - испугался Прохор. - Чего же делать-то теперь?
