Пробежав два квартала, он немного притормозил. Ноги сами несли его в нужном направлении, и теперь до места, где поджидал его парикмахер Поль Жако, оставалось не более полутора сотен шагов. Собственно, парикмахер ждал не столько Емелю, сколько лошадей, и, вспомнив об этом, Гундосый совсем остановился, не зная, что ему теперь предпринять. Идти к французу с пустыми руками было нельзя, не идти - тоже нельзя.
Пока он раздумывал, стоя посреди улицы, со спины к нему бесшумно подкралась какая-то неясная тень, отделившаяся от стены соседнего дома. Чья-то неимоверно твердая, прямо как полено, рука обхватила Гундосого сзади за шею, так что локоть очутился у него под подбородком; другая рука сильно уперла ему в поясницу что-то твердое - судя по ощущению, пистолетный ствол.
- Где есть лошади? - вкрадчиво спросил знакомый голос, уже успевший изрядно опостылеть несчастному барышнику.
- Батюшка, - просипел окончательно убитый свалившимися на его голову несчастьями Гундосый Емеля, - кормилец, не губи! Что ж мне делать-то, коли нет лошадей! Видишь, на черное дело пошел, на разбой, и то ничего не вышло. Засыпался я, батюшка, как есть, засыпался! Ведь чуть не застрелила, чумовая, насилу ноги унес! Палит, ей-богу, как гвардеец, эвон, кафтан продырявила, оглашенная! Не девка, а чистая рысь!
- Рис? - удивился парикмахер. - Почему рис?
- Да не рис, а рысь! Кошка такая дикая, в лесу живет, здоровенная...
- А! - сказал француз. - Леопард! Ты воровать лошадь, а украсть леопард? Ты есть веселый мужик!
Вместе с этим сомнительным комплиментом твердое дуло пистолета сильнее вдавилось в многострадальный бок барышника. Маслов охнул, не зная, как ему быть: залиться слезами или попытаться вынуть из-за голенища нож.
- Батюшка, - снова заныл он, - не губи! Нет перед тобой моей вины! Это все она, чума в юбке...
- Говори, - разрешил француз. - Не кричать. Не плакать. Я тебя не жалеть. Говорить, как было дело.
- Княжна, - просипел Гундосый, - княжна Вязмитинова. Проснулась, видно, не ко времени, и давай из пистоля палить. Дворовые ее, которые обещали лошадей привесть, испугались и на попятную. Меня, батюшка, выдали, чуть батогами до смерти не забили... Насилу ушел!
- Кто еще есть в доме? - спросил француз.
- Никого, батюшка! Княжна да двое дворовых мужиков князя Зеленского, а больше никого.
- Куда едет княжна?
- В деревню, в N-скую губернию...
- Вот как?
Француз, казалось, о чем-то задумался. Он больше не задавал вопросов, и даже постоянное давление пистолетного ствола на ребра Гундосого, казалось, ослабло. Гундосый в полной мере ощутил драматизм этой минуты: из самых общих соображений было ясно, что теперь, когда надежда достать лошадей рухнула, француз наверняка захочет от него избавиться. Так и этак повертев эту мысль в голове, Гундосый Емеля, к своему великому сожалению, не нашел в ней ни единого изъяна. Двум смертям не бывать, решил он и наотмашь ударил француза затылком, с треском угодив ему прямо по носу. Одновременно он бешено заработал локтями и ногами и вдруг почувствовал, что свободен.
