Жди меня | страница 124



Он развернул одну из расписок и, крепко держа ее за края, выставил перед собою так, чтобы княгиня могла ее прочесть. Аграфена Антоновна, впрочем, ничего читать не стала. Вынув из рукава платья кружевной батистовый платочек, она внезапно разразилась бурными рыданиями. Увы, для Огинского ее рыдания внезапными не были: он их предвидел и теперь, брезгливо морщась и не предпринимая никаких попыток утешить княгиню, пережидал этот водопад слез, как застигнутый непогодой путник пережидает под каким-нибудь деревом проливной дождь.

Поток самых настоящих слез, насквозь промочивших кружевной платочек и продолжавших струиться по дряблым щекам княгини, оставил пана Кшиштофа вполне равнодушным. Он и сам умел плакать и смеяться по собственному желанию, причем делал это много искуснее Аграфены Антоновны. Каждое ее движение, каждое слово, каждый вздох и едва ли не каждая ее мысль были перед ним, как на ладони, и не вызывали в нем ничего, кроме брезгливого нетерпения. Даже если бы пан Кшиштоф хотел сжалиться над Зеленскими и дать им отсрочку, он не мог бы этого сделать. Огинский более не нуждался в рычаге, с помощью которого мог бы давить на князя; теперь он нуждался в деньгах и не имел ни минуты лишнего времени.

Пан Кшиштоф решил скрыться. Это решение зрело в нем уже давно, а последовавшие одна за другой встречи - сначала с Лакассанем, а потом и с княжной Марией - заставили его поторопиться. Багратион был выведен из игры, но Лакассань и княжна были много опаснее. Лакассань, совсем как какой-нибудь языческий идол, все время требовал крови, проливать которую здесь, в этом захолустье, где каждый человек был на виду буквально круглые сутки, было бы сущим безумием. Княжна же, поразмыслив совсем чуть-чуть и сопоставив кое-какие превосходно известные ей факты, в любой момент могла осознать истинную цену заверений пана Кшиштофа в вечной дружбе и преданности. Огинскому все это смертельно надоело, и он принял твердое решение исчезнуть.

Для этого, однако, требовались деньги - желательно большие, но на худой конец сошли бы и те, что задолжал ему князь Аполлон Игнатьевич. Семьсот рублей, которые князь, дал ему наличными, пан Кшиштоф давно уже истратил - он любил пожить широко и привольно, не стесняя себя в средствах. Деньги нужны для того, чтобы о них не думать. Пан Кшиштоф не знал, кто сочинил эту крылатую фразу, но готов был с восторгом подписаться под ней обеими руками. Увы, в его жизни было очень мало периодов, когда он мог себе позволить не думать о деньгах, и исчислялись эти счастливые периоды не годами и даже не днями, а часами и минутами. Поэтому слезы Аграфены Антоновны не возымели на Огинского никакого воздействия: он твердо решил не уходить, пока не получит денег.