В тетрадке двоек не было, но Петрович уже не смотрел на страницы, он вопил, сверкал глазами, тряс кулаками перед лицом сына.
– Я тебя сам убью! Я тебя породил, я тебя и изничтожу, подлый гаденыш!
Из тетрадки выпало десять долларов. Петрович увидел деньги и тут же замер, словно его ударило током. Он на несколько мгновений окаменел, не веря в удачу: прямо у его босых ног лежала зеленая купюра. Петрович уставился на банкноту. Дрожащими пальцами поднял десятку, поднес к глазам.
– А это что такое? Это тебе тоже, гаденыш, на сдачу дали или как это понимать?
– Это.., это.., это… – мальчик не находился, что ответить, – это не мои деньги…
– Не твои? Хорошо, что не твои, теперь это мои деньги, – Петрович зажал банкноту в кулаке, подошел к сыну, дал ему подзатыльник свободной левой рукой, грязно выругался, вспомнил и мать, и бабушку, а также всю родню по женской линии со стороны жены. – Не его деньги… Это хорошо, что не твои.
Андрей услышал, как хлопнула входная дверь.
Он с облегчением вздохнул. У него, естественно, еще были деньги, о злосчастной десятке на мелкие расходы, положенной в тетрадь, он уже и сам забыл. Основные деньги хранились под книжной полкой, спрятанные в дырявом носке. Он стоял в ванной комнате, рассматривал в зеркале рассеченную губу, красные уши, к ним больно было притронуться. Умылся холодной водой.
– Козел, – сказал он, думая об отце, – урод конченый! Попросил бы как человек, я бы дал, и даже не на одну бутылку.
Мальчик вернулся в свою комнату, встал на четвереньки, сунул узкую ладонь под книжную полку, пошарил и вытащил носок. В носке лежали четыреста восемьдесят два доллара. Это были остатки денег, заработанных им от разных дядь за лето. Большую часть мальчик потратил на свои детские удовольствия, но и в остатке сумма оказалась довольно приличной, можно месяц ни о чем не думать.
– Надо уходить, пока он не вернулся. Андрей знал, сейчас отец купит бутылку водки, три пива, выпьет и станет совсем другим человеком – добрым. Отец всегда, когда выпивал, становился ласковым, его злость таяла в водке, как лед в кипятке. Злость растворялась, исчезала, отец начинал вспоминать, как он служил на флоте матросом минного тральщика. Он рассказывал о своих товарищах, иногда вспоминал детство. Отец мог долго лежать с зажженной папироской, смотреть в потолок и мечтательно по пять-десять раз повторять одну и ту же фразу:
– Я все знаю, меня никто не обманет. Я все видел. Я бывал в таких переделках, что не дай бог кому-нибудь еще в них побывать.
