Леонид Филатов | страница 64



Филатову позвонили из Госкино и попросили срочно начать оформление в Колумбию, где его уже ждал Сергей Соловьев. Леониду дали роман Микельсена, который он смог прочитать только в самолете и составить хоть какое-то представление о будущем герое – немецком бароне Б.К. Однако, как оказалось, это были очень приблизительные прикидки роли, так как С.Соловьев совершенно перекроил роман, создав, правда вместе с автором, как бы вариацию на тему романа.


ИЗ БЕСЕДЫ С КИНОРЕЖИССЕРОМ СЕРГЕЕМ СОЛОВЬЕВЫМ

«...Как я работал с Леонидом? Честно могу сказать, что никаких принципов работы с актером у меня нет. Важно, чтобы встретился человек моей группы крови, тогда все пойдет хорошо... Я к Лене во всех его проявлениях, включая и литературную работу, отношусь хорошо. О Филатове нельзя сказать: вот эта его роль – удачная, а вот эта – нет. Он настолько личность, что такой подход невозможен... К сожалению, славу Филатову принесли роли, которые никак не раскрыли его возможностей... Для меня Леонид—актер только начинающийся. Ему идет возраст. Так, в свое время необыкновенно шел возраст Вячеславу Тихонову, когда он вошел в пору роли Штирлица. Я считаю, что у Леонида все еще впереди, даже по возрасту. Мечтаю поставить пьесу Чехова „Иванов“ в театре с Филатовым в главной роли, но никогда этого не делал раньше, потому что не было Иванова. Может быть, это была бы самая главная роль Леонида, если бы все удалось...

Леша Герман сказал как-то очень точно, что для него люди делятся на две категории: одни осуществили себя на 680 процентов, хотя там уже давно и осуществлять-то нечего, а процентовка осуществления все идет и идет, другие —на 0,001 процента. Конечно, это не оценочная категория, а категория как бы судьбы, везения, обстоятельств... У Лени процент осуществления себя в кино, в театре очень мал, в то время как многие из его поколения выработали эти 680 процентов... Поэтому я всегда держу его в голове, но, к сожалению, режиссер – профессия зависимая, так как он живет в атмосфере порой даже непонятных ему закономерностей, где режиссерское своеволие – полная химера. Почему нужно делать так, ты не знаешь, но чувствуешь, что именно так. Когда начинаешь своевольничать, что-то ломать, то абсолютно уродуешь, искажаешь самое главное в своей работе. Если бы моя воля, я Леонида снял бы уже десять раз.

У Филатова есть звездная аура... На мой взгляд, он звезда «китчменная». Свою звездность Леонид несколько раз на дню растаптывает: с утра он ходит как птица Феникс, а потом делает все, чтобы быть не звездой, а перейти чуть ли не в охранники Театра на Таганке. Сама по себе внешность у Леонида благодатная. У него прекрасное сочетание романтического сердцееда Кларка Гейбла и комика Бестора Китона. Редко встречающееся романтико-комическое сочетание. Если говорить о чистоте этого свойства, то ничего такого Леонидом еще сыграно не было... Самое драгоценное у Филатова – необычайный спектр его составляющих. Более несовместимых, взаимоисключающих, кошмарно-китчевых соединений я в своей жизни не видел, прибавьте к этому ко всему необычайную искренность... Вот так посмотришь со стороны – может быть, это самый главный советский китчмен, которого я видел. Иногда как током бьет от того, что он «вытворяет», – в каких картинах снимается... Однако за всем этим стоит колоссального обаяния и красоты человеческая жизнь... Самое бессмысленное дело Лене что-нибудь советовать или в чем-то его поправлять. Знаете, как иногда говорят: вот попался бы он в хорошие руки и отшлифовали бы этот алмаз. Никуда он не попадается, шлифовка его бессмысленна. Брильянт он или не брильянт? Кто его знает, будешь шлифовать, а там—булыжник, но как брильянт-булыжник, через черточку, Леня мне ценен... Любой бы актер на месте Леонида давно бы спрятал все невыгодные черты, а все выгодные отработал. Актеры к этому возрасту уже становятся совершеннейшими продувными бестиями, даже порой и не поймешь, кто он такой, настолько все сделано. Леня —человек бесконечно искренний, незащищенный... Актеры театра, кино подрабатывают на разного рода концертах, причем другие «халтурят» в миллион раз больше, чем Леня, но это все предмет дикой тайны, даже по радио ухитряются говорить не своими голосами. Как же так вдруг: Я – и Буратино! Леня никогда не скрывается. Все говорят: «Как так?» От искренности, понимаете, и нежелания прикидываться кем-то другим, нежели он есть... Как и все советские актеры, он абсолютно одинокий волк, и, кстати, более неприспособленный волк, чем большинство других, более наивный, открытый, незащищенный. От этого его «халтуры» были видны всем... У нас у всех все-таки тяжелая жизнь; если возникает желание судить человека, то нужно это делать по лучшему, что у него есть, а не по худшему. На каждого из нас можно «сшить» дело, омерзительное общественное дело, раздуть которое ничего не стоит. И суть не в том, что мы такие плохие, а в том, что мы жили в таких условиях, что это уже испытание всех человеческих возможностей... Или надо отказаться вообще от жизни... Единственное суждение, которое имеет смысл в нашей жизни, – брать тебя по лучшему, что у тебя было, а не выискивать недостатки. Тем более что Леня – редкий человек, худшего у него мало...