- Сказывала, тетенька, сказывала...
- Субота, - молвила тихо Марфа, и голос ее дрожал мольбою, - вот тебе перстенек: изумруд велик; вот запястья, гляди: лалы-то какие... а после дам и жемчугу: сейчас не могу достать... А после... озолочу тебя, Субота...
Субота взял перстенек и запястья, но покачал головою.
- Я и без того для тебя б сделал, да, вишь ты, медведь их задери, много нас медвежатников да скоморохов, напоить их надо всех допьяна, чтобы медведей не очень стерегли, а я их в те поры и накормлю да и выучу, как человека подмять, а самого целым оставить... а может, и пики князьям-то подброшу али ключ стащу от подклета, где они сидят, - тюремщик-то мне приятель... А то просто: вынесут их, будто мертвых, медведем помятых на пытке, я ж и вынесу голубчиков...
Он видел, как лицо Марфы просияло, глаза заблестели, а на бледных щеках выступил румянец.
- Меня мишки не выдадут, - уверенно сказал Осетр и гордо усмехнулся.
Он вспомнил, как попал в Александровскую слободу медвежатником. Бродячий скоморох, всегда полупьяный, всегда голодный, шатался он по ярмаркам, торгам, веселым деревенским праздникам, терся в Новгороде среди торгового люда, и там, ради забавы, выпустил медведя на приказного. Тот поднял крик, к немалому удовольствию собравшейся толпы; медведь гнал приказного до самого приказа и тем доставил даровую потеху собравшемуся народу. Потеху видел посадник и послал Осетра к самому царю в скоморохи.
Положив запястья и перстень в карман, Осетр снял с головы колпак с поклоном.
- Прощенья просим, боярышня; а ты, бабка, ко мне наведывайся этак дня через три; у Никольской пушки ждать тебя стану, как зазвонят к вечерне...
Войлочный колпак исчез за частоколом; повеселевшая Марфа пошла к себе, где уже давно звала ее проснувшаяся тетка...
Но уходили часы и дни, казавшиеся такими бесконечными, и не приносили ничего нового.
Власьевна все говорила:
- Надо подождать; пока государь Осетра с медведями пытать князей не требовал.
Марфа ждала... Отцвели давно липы и июль близился к концу.
- Власьевна, - с тоскою спрашивала Марфа, карауля часами старушку у частокола, - видала ль ты Осетра; когда же, когда же?
Вздыхала старушка:
- Погоди, ясочка; скоро, сказывают, день казни... простых будут и казнить просто, а кто поименитее, царь тому лютую муку придумает; тогда Субота и постарается: у него, вишь, и с палачом дружба ведется...
И опять ждала, томительно ждала Марфа, и день и ночь думала о Суботе Осетре, и день и ночь молилась о спасении Лыковых...
