- Идет в голову сама та забота, Лукьяныч. Думаю: жив еще ворог; тому, кто ему пищу носит, может худое слово про меня сказать, а тот другому, и пойдет... волхованием издали род наш извести может... Понял ты меня, Лукьяныч?
Он зорко взглянул в лицо Малюты. Тупое неподвижное лицо это не дрогнуло; низкий, хриплый голос прозвучал почти равнодушно:
- Понял, государь великий.
А когда Малюта поклонился до земли, желая уйти, царь остановил его.
- Погоди. Отсель куда идешь?
- В застенки, государь.
Глаза Ивана вспыхнули.
- Подай мне шубу, Лукьяныч... Видно, не заснуть мне эту ночь... Душа болит... душа тоскует...
- Потешься в застенках, государь.
Голос был все такой же равнодушный, ровный.
Малюта отыскал царскую шубу. Руки царя не попадали в рукава; зубы стучали.
- Алая кровь кромешников, Лукьяныч, - прошептал он, - нагляжусь на нее - может, притомлюсь и лучше засну... Подай посох...
Они вышли, как тени, и темная пасть пыточного подземелья поглотила их...
А на утро, чуть свет, царю доложили, что царица отошла во сне в вечность...
Глава XII
БЕДА ЛЮТАЯ
Прошла осень, зима и весна, и было опять жаркое лето. Фроловские часы пробили полдень... На высоком ярко-голубом небе не было ни облачка; отвесные лучи солнца падали на разноцветные терема и зажигали золото их гребней и верхушек ослепительным блеском. Неуклюжие башни отбрасывали густые тени. На зеленом берегу Неглинной сушились на колышках сети ушедших на отдых рыболовов; под заборами спали, растянувшись, дворовые собаки...
В саду купеческой вдовы Авдотьи Григорьевны Собакиной цвели липы. Сладкий душистый аромат несся по всему саду. Было тихо; только порою на дворе кудахтали куры да тихо и монотонно скрипели качели.
Держась за обтянутые красным сукном веревки, тихонько раскачивалась на них девушка. Украдкой от сенных убежала она сюда помечтать под любимыми липами, где мечтала когда-то еще подростком. Но тогда думала она об алых ленточках да игрушках, а теперь о своей судьбе.
Закрыв глаза, отталкивалась девушка ногою от земли и улыбалась. Длинная коса свесилась до самой земли. Удивительная была эта коса! Как шелк блестели мягкие золотистые прядки, числом девяносто, перевитые жемчугом и золотыми нитями. Спускалась она с затылка решеткой на спину, а оттуда, постепенно суживаясь, достигала земли, и на изумрудной зелени травы горел красными лалами и алмазами треугольный накосник. Бежал шаловливый солнечный луч по золоту волос, скользил по лицу с голубой девичьей повязкой, вышитой жемчугом, а лицо все, розовое, с тенью длинных черных ресниц, светилось счастьем. Закрыв глаза, улыбаясь, она мечтала.
