— Аллах велик и всемогущ, — заметил Аслан. — Помолись ему, прежде чем звонить бен Нияду.
— Я-то помолюсь, — оскалился Габуев. — А вот ты бери козла Ваху и дуй в Нью-Йорк. Получится — вернете микрофильм, а нет — так хоть Черепа, падлу, замочите.
— В Нью-Йорк? — нахохлился Татриев. — Зачем обязательно в Нью-Йорк? Вернется Самарин — здесь его и заземлим. А с пленкой нам ничего не светит. Наверняка он уже продал ее колумбийцам.
— Где вы заземлите Черепа — не вам решать, а мне, — зло сказал Рамзан. — Не завалите его — считайте, что сами трупы. Понятно, да?
— Понятно, отчего не понять. Уши привозить? — деловито осведомился Аслан.
— Не надо ушей, — махнул рукой его шеф. — Нечего мясо через две таможни таскать. Пошлешь по факсу фотографию трупа.
— Как скажешь. По факсу так по факсу, — кивнул Татриев.
Нью-Йорк, Манхэттен, офис Кигайчика
Проводив Черепа до лифта и сердечно пожав ему на прощание руку, Леша Китайчик вернулся в свой кабинет, сел в кресло и, закинув ноги на стол, некоторое время любовался глянцем своих темно-бежевых пятисотдолларовых туфель от Поллини.
Когда это занятие ему наскучило, Леша сцепил руки на животе и стал привычно вращать большими пальцами. Это незамысловатое действие помогало ему думать.
Мысли Китайчика занимал только что покинувший его офис Самарин. Два миллиона долларов, сбежавшая любовница… Вроде бы все просто и ясно, но интуиция опытного матерого волка подсказывала Леше, что в этом деле все далеко не так очевидно, как кажется. Слишком уж Череп спешил, слишком легко он согласился на тридцать процентов. Может быть, дело в девице? Неужели любовь лишила Ивана свойственной ему деловой хватки? Не похоже. Что же тогда? Впрочем, зачем гадать, если можно узнать наверняка?
Усмехнувшись, Китайчик протянул руку к телефонной трубке и набрал код сначала России, а потом Москвы. Через пару часов он будет знать о делах Черепа даже больше, чем сам Самарин.
Афганистан, горы Сикарам Сахед
Глухую тишину, повисшую над мрачными, лишенными растительности горами Сикарам Сахед, расположенными неподалеку от границы с Пакистаном, разорвал никоим образом не вписывающийся в первозданную дикость пейзажа телефонный звонок.
Худощавый черноволосый мужчина лет сорока пяти с длинной, до пояса, бородой, одетый в белую холщовую хламиду и мешковатые штаны на резинке, положил на землю автомат, который держал на коленях, и отцепил с пояса штанов трубку сотового телефона.
Узнав говорящего, с арабского он перешел на русский.
