Самый архив в подлиннике и в копии был мною заблаговременно переслан в Академию Наук, а оттуда, заботами Б. Л. Модзалевского, переправлен в Румянцевский же музей.
(ldn-knigi - о Модзалевском см. также - Ираклий Андроников "Записки Литерату-роведа", том I, Москва 1975 г.)
Каждую часть издания я предполагал снабдить предисловием. Первое предисловие вышло в свет с первым томом. В силу обстоятельств, этот первый том будет и последним... Ко второй части ("Заточение") предисловие уже было мною написано. Это был рассказ о первых десяти годах сибирского {12} житья; рассказ, составленный исключительно по письмам княгини Марии Николаевны и вместе с тем дававший духовный ее портрет, как он из этих писем вырисовывается. Но эта работа, - как и все мои бумаги, заметки, письма, примечания и прочий рукописный материал, - была отобрана у меня уездными властями в то время, когда все мое имущество было объявлено народной собственностью. Когда в 1919 г. был послан туда делегат от Охраны Памятников, с тем, чтобы вывезти мои работы, он уже ничего не нашел: "бумаги, отобранные в бывшем доме Волконского, были израсходованы в уборной уездной Чрезвычайной Комиссии" (Из официального донесения.).
Постараюсь на этих страницах по памяти восстановить, сколько могу, но прошу читателя не посетовать за отсутствие ссылок и дат: у меня не осталось ничего. Предвидя возможную пропажу, я снял копию с упомянутого второго предисловия и отдал на хранение одной старушке в уездном городе. Но и это оказалось не достаточно безопасным, - старушка была вынуждена закопать ее в землю. В январе 1921 г. мне привезли эту рукопись в Москву. Когда я развернул ее, у меня в руках она рассыпалась, - это был прах ... Так исчез последний след моей работы. Пока пишу эти строки, передо мной на столе стоят - фотография с одной из комнат, в которых размещался "музей декабристов", портрет княгини Марии Николаевны, миниатюра, изображающая ее мать, и кедровая шишка от сибирского кедра, посаженного мною в парке моего бывшего имения. Вот все, что у меня осталось... Но - память дороже вещей.
{13} Ценность того материала, который судьба предоставила мне в этих бумагах, нельзя назвать чисто исторической, - она гораздо больше в раскрытии бытовой и психологической стороны той удивительной эпохи и тех удивительных людей. Думаю, что для истинных ревнителей прошлого, для тех, кто в прошлом ищет не фактов, а жизни, эта сторона даже ценнее; она ценнее не только по существу, но и по редкости своей.
