– Ах, не твой? – вскрикнула Людмила. – Вот тебе! – И Алтынник не успел глазом моргнуть, как сверток очутился в пыли у его ног. – Забери его, гад ненормальный! – закричала Людмила и побежала в сторону станции.
–Борис! – позвала она уже издалека. – Пойдем отсюдова, чего там стоишь?
– Я сейчас, – сказал Борис виновато и сперва нерешительно, а потом бегом кинулся за Людмилой. Догнал ее, остановил, о чем-то они коротко между собой поспорили и пошли, не оглядываясь, дальше.
С чемоданом в руках и с раскрытым ртом Алтынник долго стоял и смотрел им вслед.
– Уа! – послышался у его ног слабый писк. – Уа!
Он поставил чемодан и опустился на колени над свертком. Отвернул угол одеяла. Маленькое красное существо, у которого не было ничего, кроме широко раскрытого рта, закатывалось от невыносимого горя. И казалось непонятным, откуда столько силы, чтобы так кричать.
– Эх ты, Петр Иванович! – покачал головой Алтынник. – Ну, чего орешь? Никто тебя не бросает. Вот возьму, отвезу к матери, к бабке твоей. Ей делать нечего, пущай возится.
Солнце приближалось к зениту. Поезд, к которому торопился Алтынник, давно ушел, а он все еще был на полдороге. Жара стояла такая, как будто бы не сентябрь, а середина июля. Сняв ремень и расстегнув пуговицы гимнастерки, спотыкаясь в пыли, Алтынник шел вперед и ничего не видел от слепящего солнца и пота, заливающего глаза. Все чаще он останавливался, чтобы передохнуть. Во рту было сухо, в груди горело. Чемодан оттягивал правую руку, а сверток левую. Ребенок давно уже выпростал из узла свои маленькие кривые ножки, сучил ими в воздухе и нещадно орал, норовя выскользнуть целиком. Алтынник подбрасывал его, поправляя, и шел дальше. В какой-то момент он обратил внимание, что ребенок перестал кричать, посмотрел и увидел, что держит его за голову. Задохнулся, – в ужасе подумал Алтынник, бросил чемодан, стал трясти ребенка двумя руками и приговаривать:
– А-а-а-а-а.
Ребенок очнулся, закричал, и тут же из него потекло, да так много, как будто лопнул большой пузырь. Алтынник и вовсе растерялся, брезгливо положил сверток на траву возле дороги, а сам отошел и сел на стоявший в стороне чемодан. Ребенок продолжал надрываться.
– Кричи, кричи, – сердито сказал Алтынник. – Кричи, хоть разорвись, не подойду.
Он отвернулся. Вокруг была голая степь, и уже далеко чернели искаженные маревом аэродромные постройки. Было пусто. Хоть бы одна машина оказалась на пустынной дороге. Алтынник закурил, но в горле и без того першило, а теперь стало совсем противно. Он со злостью отшвырнул от себя папиросу. Вспомнил про ребенка, неохотно повернул к нему голову и обомлел. Большая грязная ворона мелкими шагами ходила вокруг свертка и заглядывала в него, скосив голову набок.
