И тут мистер Пинфолд совестливо заколебался. Нельзя сказать, чтобы он был так называемым филантропом, у него начисто отсутствовало расхожее ныне «гражданское сознание». Но помимо любви к семье и друзьям, он испытывал глубокую приязнь ко всем, кто ему не досаждал. И он был патриотом на старомодный лад. Эти чувства, случалось, питали наивысшее проявление верности и любви. Сейчас был именно такой случай. Его располагали к себе и миссис Скарфилд, и миссис Коксон, и миссис Бенсон, и Главер, и вообще вся эта непритязательная публика, что чесала языком, вязала и дремала в креслах. К неузнанной загадочной Маргарет он чувствовал разнеженный интерес. Куда же это годится, если из-за неумелости капитана Стирфорта они все найдут смерть в морской пучине. О себе он не особенно тревожился, но он понимал, что его исчезновение и, возможно, позор опечалят и жену и детей. Невозможно допустить, чтобы стольким людям этот олух поломал жизнь. И наконец эта история с секретным агентом. Если он действительно нужен стране до зарезу, его надо защищать. Мистер Пинфолд чувствовал себя лично ответственным за его безопасность. Его обрекли в жертву, этого жребия уже не переменить. Но он принесет себя в жертву как герой, увенчанный лаврами. Пропадать дуриком он не желал.
Составить точный план действий не представлялось возможным. Будет действовать по обстановке. Но цель уяснилась. Раз это нужно, он готов выступить в роли агента. Но пусть знают капитан Стирфорт и иже с ним, что он идет на это добровольно, как благородный человек, и пусть миссис Пинфолд будет представлен подробный отчет о случившемся. На этих условиях он готов стать арестантом.
Пока он размышлял обо всем этом, он почти не вслушивался в доходившие голоса. Он сидел и ждал.
В без четверти двенадцать с мостика что-то крикнули. И тотчас «Калибан» загалдел множеством голосов. Пора, решил мистер Пинфолд. Он должен изложить свои условия капитану до того, как испанцы поднимутся на борт. Сжимая трость, он вышел из каюты.
Связь сразу прервалась. Освещенный коридор был пуст и безмолвен. Он поспешил к трапу и поднялся наверх. Там тоже никого. Никакого судна рядом и вообще в пределах видимости; ни лучика света на темном горизонте, полная тишина на мостике; только накатывают и расшибаются о борт волны и дует пронзительный морской ветер. Мистер Пинфолд не знал что и подумать, среди мира и тишины он был единственный возмутитель спокойствия.
Минуту назад он бесстрашно глядел в лицо своим врагам. Сейчас же его охватил настоящий страх, нечто не сопоставимое с теми тревогами, которые ему доводилось испытать в минуты опасности, нечто такое, о чем ему часто приходилось читать и считать преувеличением. Его затопил атавистический страх.
