– Конечно. Нашу песню.
Мистера Пинфолда подмывало устроить засаду на Маргарет. Его тешила нечастая в последние годы простая мужская радость – выглядеть привлекательным, и очень хотелось увидеть эту сладкоголосую девушку. Но она непременно выведет его на брата и Фоскера, а это нечестно, и он сдержался. Что бы они собой ни представляли, эти подарки были равносильны белому флагу. Он не мог извлекать выгоду из девичьего великодушия.
Вскоре Маргарет присоединилась к своей подруге.
– Он стоит на том же самом месте.
– Да, он не сходил с него.
– Как ты считаешь, о чем он думает?
– О наших скверных мальчишках, я полагаю.
– Ты думаешь, он очень расстроен?
– Он смелый человек.
– Часто смелые люди самые ранимые.
– Все будет хорошо, когда он вернется к себе в каюту и найдет наши подарки.
С час времени мистер Пинфолд гулял по палубам. Пассажиров вокруг не было.
Когда гонг позвал к завтраку, мистер Пинфолд спустился вниз. Он заглянул к себе в каюту посмотреть, что принесла Маргарет. Обнаружил он только чашку простывшего чая, принесенного стюардом. Кровать была убрана. В каюте были чистота и порядок. Подарков не было.
Когда он выходил, навстречу ему попался его стюард.
– Послушайте, у меня в каюте ничего не оставляла молодая дама?
– Да, сэр. Сейчас завтрак, сэр.
– Нет, послушайте, мне кажется, час назад у меня в каюте что-то оставляли.
– Да, сэр, только что был гонг на завтрак.
– Ой, – сказала Маргарет, – он не нашел.
– Пусть ищет.
– Ищи, Гилберт, ищи.
Он обыскал маленький гардероб. Он заглянул под кровать. Он открыл шкафчик под умывальной раковиной. Все было зря.
– Все зря, – сказала Маргарет. – Он не может найти. Он ничего не может найти, – сказала она с чуть слышным отчаянием в голосе. – Дурачина несчастный, ничего не может найти.
Он пошел на завтрак и был первым в кают-компании. Мистер Пинфолд проголодался. Он заказал кофе, рыбу, яйца, фрукты. Он уже готов был приступить, когда стоявшая перед ним маленькая лампа под розовым абажуром, свистнув, заработала как радиопередатчик. Вчерашние бедокуры проснулись и вышли в эфир, нисколько не утратив живости после ночных излишеств.
– Ого-го-го, чу-чу, чуй его, чуй, – кричали они. – Трави, улю-лю.
– Боюсь, Фоскер не очень силен в охотничьем языке, – сказал генерал.
– Чу, чу, чу. Вылезай, Пайнфельд. Мы знаем, где ты. Мы тебя достали. – Щелкнул хлыст. – Эй (это Фоскер), поосторожнее с хлыстом.
– Беги, Пайнфельд, беги. Мы тебя видим. Ты у нас на мушке.
В это время стоявший с боку стюард клал ему треску. Он словно не слышал несущихся из лампы воплей; для него они, вероятно, были заодно с бессмысленным набором ножей и вилок и преизбытком несъедобной еды; неотъемлемая часть того винегрета, каким является западный образ жизни – инородный ему и достаточно противный.
