Письмо из-за гроба | страница 18
В отличие от зверя разумом своим человек осознает неизбежность полного забвения после исхода - и ищет как уйти от одиночества или скрасить его. Этот выход дарован нам, чтобы отличаться от животных - речь, СЛОВО и через слово мы идем к общению. Человек не одинок - он может общаться с другим, может общаться с умершим, с ушедшим, перешагивая через смерть, может сам написать книгу, чтобы общаться не только с предком, но и потомком, зная, что умрет, а книга останется. Или письмо...
Высшая ступень спасения от одиночества - любить. Как велик инстинкт, помноженный на чувственность разума! Любовь - больше, чем семяизвержение во имя продолжения рода, в любви мы достигаем той вершины, которой неподвластна смерть.
Письмо из-за гроба - письмо из-за крышки гроба - крышка гроба - дверь в никуда - что же я взял с собой? Ничего... Любовь не может жить здесь - она умирает на земле и я умер вместе с ней, когда мы с тобой расстались. Была бы жива любовь - был бы жив и я...
Моя память всегда хранила облегчение, обновление после чутких касаний Ларисы - моего цирюльника и мучительно мне захотелось постричься перед смертью... И впрямь, как всегда, после мытья головы и теплого фена с меня спала хандра, а Лариса укладывала волосок к волоску, но в глазах ее ширился ужас - она понимала, она знала и вытирала ваткой испаринку... А я чувствовал, что она понимает. Не так ли было и у нас с тобой в миг последней встречи...
Я лежал в палате реанимационного отделения и услышал стук в дверь: - Кто там? - Это я пришла. Смерть. - ...и что же теперь? - Да, собственно говоря, все... Вот и пришло, вот и настало мгновение, душа моя покидает земное пристанище - бренное тело, я с ним вырос, не успев состариться, покидаю горячую плоть, грех жаловаться, мне досталось достаточно ласки, лишь твоей не хватило, помнишь как мы с тобой кувыркались, как я пил твой сок, как пила ты мой... Но прошел мой срок, кто-то скажет "представился" и перекрестится, я явлюсь пред Всевышним:
Честь имею представиться...
Меня везли из морга по Москве, я лежал ногами вперед, сорок дней я еще поброжу-полетаю-пребуду, хоть сожгли меня и закопали, а на этой последней дороге я прощался со всеми трассами и тропинками, что вели когда-то к временным стоянкам и привалам, к крову, под которым вершился славный обряд жизни - вкус застолья, роскошь общения и жар любви... Этот гимн никогда не умолкнет, лишь моя песенка спета, пуст мой стул, и не выпита стопка с водкой под крышечкой черного хлеба...