Диего поколебался и начал с того, без чего остальное не имело смысла.
– Моя мать.
– Да, конечно. Но что ты, собственно, хочешь узнать? Что бы я ни сказал тебе, это будет непросто выслушать.
– Я читал ваши мемуары… Скажите, вы написали правду?
– Я написал правду. Я ничего не могу добавить… Главное ты знаешь сам – я подарил ей жемчужину, и она ее сохранила… зачем-то. А потом зачем-то дала тебе.
Диего подумал.
– Мне кажется, – сказал он, – мама знала, что я хочу вас разыскать. Она настаивала, чтобы я ее носил.
– Она думала, что ты ненароком можешь меня и найти, и боялась за тебя, – сказал Блад, усмехаясь. – Матери всегда догадываются и всегда боятся. Но я уже давно не ем младенцев.
К своему удивлению, Диего почти не обиделся. Полумрак, огонь камина и ночь сделали свое дело. Настал тот час, когда можно было сказать все и услышать в ответ что угодно. Почти.
– А почему же ты не стал ее носить? – спросил в свою очередь Блад.
– У меня шляпа потертая, – серьезно пояснил Диего.
– А! Ты не хотел выставлять ее напоказ. И правильно: тебя, скорее всего, обокрали бы еще до Севильи, а уж в Севилье-то – наверняка.
– Как вы относитесь к моей матушке… сейчас? – осторожно спросил Диего.
– Как? – Блад прикрыл глаза и помолчал. – Я… Мне жаль, что я ничего не знал. Я мог бы ей помочь.
Диего представил свою мать – с гордо посаженной головой, увенчанной пышными волосами. Матушка не дала бы знать о себе губернатору Бладу, даже если бы имела такую возможность. Она привыкла за все отвечать сама. Теперь Диего многое видел в другом свете.
– И все-таки – кажется, вы всю ответственность свалили на мою матушку?
– А кто тебе сказал, что я отказываюсь отвечать? – немного сердито, как показалось Диего, отвечал губернатор. – Вздор! Если бы это было так, я, пожалуй, не стал бы тебя расспрашивать в Кале. И ты не сказал бы мне, что привез сюда мою дочь. Свою сестру. И раз уж…
– Я бы все равно нашел…
– И раз уж так получилось, что я столько лет о тебе не подозревал, теперь я должен тебе вдвойне.
Блад сказал это так, как доказывают теорему.
– Я вас не просил об этом, – возразил Диего.
– Вот беда! А я, видишь ли, тебя и не спрашивал, – с легкой издевкой парировал Блад. Диего, впрочем, не обиделся – кажется, издевались не над ним. Ему показалось, что он почти понял этого человека, тоже привыкшего решать за себя и других. И получавшего свою капитанскую долю, равную шести долям рядовых, еще и за то, что отвечать за эти решения – тоже ему.
