Шаги и окрики по-прежнему преследовали мальчишку, но они стали глуше. Он замедлил бег, едва не проскочив лазейку между пустующими зданиями: в разрушенной стене было достаточно места, чтобы проскользнуть сквозь нее под бурлящим чревом Куарро. Мальчик вскарабкался на упавшую балку, его дыхание вырывалось короткими всхлипами. Он изогнулся и прыгнул, пытаясь дотянуться до пролома в стене. Однако силы были на исходе. Ему удалось зацепиться, но пальцы соскользнули с каменного уступа. Он сорвался с четырехметровой высоты в груду щебня. При падении треснула лодыжка; организм, долгое время работавший на пределе, наконец изменил ему. Бедняга согнулся, тихо проклиная жгучую, точно каленым железом исторгнутую боль, и тут появились они. Беглец вновь съежился под лучом желтого света, грубые руки схватили его и поставили к стене. На этот раз у них были пистолеты, и он не пытался сопротивляться. Мальчик жалобно заскулил, когда пнули его больную ногу; заставили стоять на одной ноге, руки за спиной, пока не подошла патрульная машина. Преследователи знали, кто его пометил, — люди, которые работали на Федеральное Транспортное Управление. Эта компания заботится о своих людях. Им были прекрасно известны повадки этого звереныша и его послужной список. После последнего подвига ему уже не избежать наказания.
— Привыкай, парень. Для тебя все уже позади.
Но они ошиблись. Все только начиналось.
Начиналось все там же, где и окончилось, — в Куарро. Куарро — главный город на Ардатее, зеленом оазисе Галактики, в Центре, в Сердце, в Короне Федерации. Почему-то мне этот город всегда напоминал мусорную свалку, но это потому, что я жил в его старой части.
Меня зовут Кот. Это не настоящее имя, но оно мне подходит и нравится. Я не знаю своего настоящего имени. Меня всегда звали Кот — из-за моих глаз, зеленых глаз, видящих в темноте, глаз, не похожих на человеческие. Природа дала мне лицо, которое осложняет мои отношения с людьми. Если вы хотите узнать историю моей жизни, вот она: я стоял в одном из переулков Старого города, мне было тогда, наверное, года три или четыре. Я плакал, потому что мучивший меня голод не утихал, и мне было так холодно, что посинели пальцы, и потому, наконец, что я страстно желал, чтобы кто-нибудь изменил все это. Какой-то человек вышел из двери, сказал, чтобы я заткнулся, и стал избивать меня, пока я не замолчал.
Никогда в жизни я больше не плакал. Но чаще всего я был голоден и замерзал. И предавался сладким мечтам, когда хватало денег на наркотики, — тем самым мечтам, которые можно купить на улице. И только таким.
