Господи, я сейчас расплачусь.
— Я пришла в себя только через четыре года. Представляешь? — рассмеялась она, допивая кофе и продолжая рассказ. — Мне сообщили о ребенке, и я тут же отправилась в дом малютки. Но у меня даже документов не было, и я отправилась работать там санитаркой, чтобы быть ближе к моему сыночку.
— Он был здоров?
Что? Это что за вопросы? Борис верит ей? Верит в эту историю сценариста Санта-Барбары под бутиратами?
— Болел часто, но развивался хорошо. Он уже умеет играть в шахматы, представляешь, — улыбнулась она, и я прикрыла глаза. Как же она бесит. Господи, как же хочется вцепиться ей в волосы.
— Дальше, — потребовал Борис, и я продолжаю слушать эту ложь.
— Мне дали общежитие два года спустя. Я продолжала там работать и воспитывала сынулю.
— Почему мне не сообщила?
— Я же помнила наше расставание, ты бы не поверил в свое отцовство и это понятно. Мне показалось, что малышу не нужны такие потрясения.
— Так что же изменилось7 — подала я голос и встала. Я успокоилась, потому что все, что она скажет, проверят. Каждое ее лживое слово будет разобрано на косточки, а она со своим сыном предана забвению.
— Ярослав захотел узнать своего отца.
Вот так? Серьезно? Мальчик изъявил желание узнать отца и они здесь. Может быть это, конечно, и логично, но как же хочется заговорить замогильным голосом Станиславского «не верю»
— Это все?
— Борис, — запела эта птичка, расправив плечи, выставляя на обозрение свою большую грудь. И почему мне захотелось на свою посмотреть. — Я должна сказать тебе, что ничего от тебя не жду и не прошу. Мы живем небогато, но вполне сносно. Пообщайся с мальчиком. Ведь каждый ребенок должен узнать своего биологического отца. Как вы считаете, Нина Леонидовна?
Как поет, как рвется в бой. Но почему каждое ее слово мне кажется выученным, а каждое движение отточенное, словно клон бывшей жены появился.
— Наверное, да…
— Почему нового отца ему не завела?
— Ты будешь смеяться, — елозит она, но глаз с Бориса не сводит. — После той измены я поняла, что вообще мужиков ненавижу. У меня был лучший, но я его потеряла.
Господи, вручите кто-нибудь этой женщине Оскар. А лучше нож в черное сердце.
— Тебя проводят в твою комнату, — поднялся Борис, и я застыла, захотела открыть рот, но он пресек это движением рукой. — Пойдем к Мире. Наверняка она нас потеряла.
Я поджала губы и иду за Борисом, скрещивая взгляд с бывшей женой. И мне так хочется увидеть в ее взгляде хоть каплю лжи, но она все такая же до тошноты милая. И губы ее эти пухлые, глаза зеленые, волосы до плеч лучатся светом солнца. Никогда еще я не ощущала такой тошноты по отношению к человеку. Это нормально вообще?
