— Ах ты!
Громила замахнулся так сильно, что шов бомбера треснул в подмышке, и метнул кулак Жене в лицо. Один шаг в сторону, и кулак просвистел мимо. Щеку обдала воздушная волна. Вслед за кулаком просвистел Бор и свалился в кучу строительного мусора.
Нервный смешок разбавил концентрат тишины. Он ледышкой скользнул бугаю за шиворот. Красный от злости и кирпичной пыли, тот побледнел. Кирпичные разводы алели на онемевшем лице, точно кровь. Он вскочил на ноги, как если бы из задницы вылезла пружина, и вложил движение в новый удар. В Жениной голове взорвалась бомба, начиненная колоколами. Медные голоса толсто пели: «Лучшебыпрогулялзиланд— ньюньюньюууу».
Когда он пришел в себя, вокруг было пусто. Только октябрьское солнце, пробравшись через заросли и ржавый хлам, согревало место, где наливался фингал. Женя осторожно коснулся лица и понял, что освобождения лучше не сыскать. Не такое уж бесконечное октябрьское утро, как кажется. Он отряхнулся и побрел в парк.
Черные ольхи стерегли веселые клены, которые беззастенчиво осыпали землю листвой.
Брат рассказывал, что ребенком катался в парке на аттракционах. Высоко крутилась «Орбита», на «Автодроме» сталкивались машины и шипели электрические искры. Родители покупали ему сладкую вату и ссыпали в пригоршню монеты на игровые автоматы. Теперь все это погребла листва.
Автоматы убрали. Сгнили тонкие стены павильонов. Городской парк стоял пустой и заброшенный. Те из аттракционов, что не распилили на металлолом, ржавели, ободранные до скелета. Только будка кассира была в порядке. Внутрь затащили старый матрас, а дверь запиралась на защелку. Женя сел в одно из уцелевших карусельных кресел. Почерневшая цепь противно заныла.
Иногда подростки разгоняли пароходик в облезлой голубой краске. Тот сопротивлялся, но со скрежетом полз по коричнево-рыжему рельсу. Мерялись смелостью, карабкаясь по трубам «Чертового колеса». Облупленные трубы скрипели и терлись в местах, где оторвались крепления. Ты мог залезть на самый верх, чтобы взглянуть поверх крон деревьев, но сколько ни крути головой, вокруг был все тот же Ананьев.
Однако сегодня парк ожил.
На пустыре, который использовали для футбола и драк стенка на стенку, встали битые «газели», «десятки» и грузовички без имени. На бортах из-под окаменевшей пыли глядели клоуны-уроды, девушки в трико с анатомическими проблемами и тигр. Он умолял: «Художник никогда не видел тигров даже на картинке. Сотри меня!»
Между машинами, как трудолюбивые муравьи, суетились люди. На пустыре возвели каркас из алюминиевых трубок. Внутрь зашел невысокий человечек в клетчатых брюках, всплеснул руками, и на конструкцию вмиг натянули пеструю ткань. Шатер, весь заплата на заплате, выглядел крепким и нарядным. У осенней листвы появился повод для ревности.
