— О твоей тяге к неправильным людям. Или напомнить, что ты натворила в прошлом году?
В груди знакомо бьется паника при воспоминаниях о событиях прошлого года, когда я училась совсем в другом месте, решив быть подальше от вездесущего братца. Папа не знает, почему я перевелась, в отличие от Кирилла. И он не устает шантажировать меня этим.
— Иди к черту, Кир! Федя твой друг. Он не такой, как… ОН, — все еще не могу произнести ненавистное имя.
— Именно потому, что Фед мой друг, я знаю, о чем говорю. Предупреждаю тебя — держись от него подальше. Если не послушаешься, последствия тебе не понравятся.
Я не отвечаю на это нелепое требование. Прижавшись спиной к двери, усиленно размышляю, как действовать и что сказать, чтобы он оставил меня и Федю в покое, чувствуя, как внутри разрастается тревога при мысли, что на брата ничего не подействует, если он что-то решил. Но Кирилл уходит, больше ничего не сказав. Чувствуя себя в ловушке, но решив дождаться возвращения папы, я залезаю под одеяло и снова незаметно для себя засыпаю.
Будит меня очередной стук в дверь.
— Мелочь, это уже не смешно! Выходи.
Снова Кир. И чего ему неймется?
Встаю с кровати, чувствуя противное першение в горле, и иду открывать. Мои опасения насчет его неадекватности уже не кажутся такими серьезными. Это же Кир! Что он мне сделает? Вчера он просто разозлился и потерял контроль. А может, лишь хотел основательно меня напугать. Это вполне в его духе, чертов садюга!
— Я сплю, ну, чего тебе? — открыв дверь, недовольно бурчу я.
— А в универ кто за тебя пойдет? Быстро собирайся! Я через двадцать минут выхожу и ждать тебя не буду.
Кир выглядит, как обычно. Ни следа агрессии на лице, спокойный голос с нотками нетерпения из-за моей неповоротливости. Как будто и не было вчерашних психов с его стороны.
— Я сама доеду, езжай, — дуюсь я, направляясь обратно к постели, чтобы залезть под теплое одеялко.
Он заходит в спальню и, закрыв за собой дверь, приближается к кровати.
— Что с голосом? — кладя ладонь мне на лоб, с нотками беспокойства в голосе спрашивает брат.
Сбрасываю с себя его руку и переворачиваюсь на другой бок, спиной к нему.
— Не твое дело. Иди отсюда.
— Ася, — предупреждающе рычит Кир. — У тебя лоб горячий.
— А кто в этом виноват? У меня еще и горло першит по твоей милости. Уходи отсюда. То, что мог, ты уже сделал.
Я прячусь с головой под одеяло, чувствуя, как слезы наворачиваются на глаза. Всегда становлюсь чересчур эмоциональной, когда болею. Не хочу, чтобы он принял это на свой счет, увидев, что я плачу.
