- Двоих бы, конечно, не выпустили, - задумчиво сказал Марков. - Устроили бы что-то вроде соцсоревнования. Как думаешь, в каком виде спорта?.. Наверное, в подлости. - Вадим Андреевич рассмеялся. - Представляешь? Два интеллектуала, писателя, стараются, слюну собирают, чтобы посмачнее плюнуть в ближнего, память напрягают, чтобы гадость похлеще про друзей вспомнить да благодетелей порадовать. А самый способный - присочинил бы, наврал. Ведь сочинители же! "Над вымыслом слезами обольюсь", продекламировал Вадим Андреевич. - Ты же говорил мне, что я талантливее тебя? Смог бы ублажить начальство. Вполне!
Вадим Андреевич встал, сделал пару шагов по комнате, разглядывая обстановку, картинки на стенах, глянул в окно, раздвинув легкую кисею занавесок.
- Это все могло быть моим, - сказал он. - Машина, квартирка, профессорская должность, девчонка эта.
- Хочешь, я заплачу тебе?
- А сколько ты мне заплатишь? - поинтересовался Вадим Андреевич.
- Ну, тысячу франков...
- Знаешь, у нас в группе почти все специалисты в ценах. На кассетный магнитофончик хватит. Ладненько.
- Ну, давай - пять тысяч.
- Уже лучше, на хороший цветной телевизор. Возьму в охапку и попру в Москву, в свою конуру. Буду в цвете смотреть про успешное строительство коммунизма на помойке. Чтобы не вспоминать, что живу впроголодь, жена от переживаний заболела и умерла, что детей нет... А сколько эта кроватка стоит? - Вадим Андреевич кивнул на двуспальную кровать с высокой спинкой, с накинутым небрежно ворсистым покрывалом.
- За четыре тысячи, - буркнул Селин.
- Неплохо. Значит, за покойницу жену, за не родившихся детей. Ты хоть понимаешь, что ты их сожрал?
- Столько я не могу тебе заплатить.
- А если я найму корешей. Дом заложишь, от квартирки откажешься, от любовницы. Они ведь как бы у меня украдены, машину продашь. Неплохо?
- Прилично, - согласился Селин. - Только ты ведь не возьмешь... А если возьмешь, потом еще захочешь. Это затягивает.
- Что это?
- Франки, доллары... и чем больше, тем сильнее тянет.
- Они не только тянут, они и жгут.
- Притерпелся.
- У меня друг был, - сказал Вадим Андреевич, - с собой покончил. Да ты его знаешь, Есипов. Его насквозь прожгло... А если бы я на себя руки наложил? Обстановочку ведь создали вполне благоприятную. Как тогда?
- Он же умер, спился? - удивился Селин.
- Деликатен слишком оказался, - хмуро сказал Вадим Андреевич. - Способ такой выдумал, чтобы от естественной смерти не отличить. Наверное, не хотел родственников пугать. Хотя... он же этим и палачей своих от угрызений совести избавил. Во как! Разница есть? Одно дело я, допустим, тихо загнулся на подушке. Ну, и концы в воду. Другой оборот, если затянулся бы в петле. Тут уж на полразговорца хватило бы. По старой памяти, может, и пресса западная помянула бы. Мол, давняя жертва тоталитаризма повесилась, не выдержав тягот преследований. А ты бы, лежа в этой кроватке, в газетке прочитал, заскрежетало бы, аппетит на завтрак испортил бы тебе.
