— Ты еще скажешь мне спасибо, — ухмыльнулся Арвор.
— Вряд ли, — Исмин поджала губы. — Ты ведь так и не сделал того, что было мне по-настоящему нужно.
Арвор улыбнулся, а потом наклонился к самому ее лицу:
— Ты об этом? — и, прежде чем она успела ответить и вообще что-либо понять, быстро и мягко поцеловал ее в губы.
Исмин вспыхнула, отстранилась, невольно прижала к раскрасневшимся губам ладонь, а потом бросила на мужчину быстрый взгляд:
— Зачем? Смеешься над моей бедой?
— Разве ты не хотела этого? — мужчина протянул руку и коснулся ее лица костяшками пальцев. — Щеки так и пылают… У тебя горячка?
— Нет, я просто… у меня… — она опустила глаза, краснея и смущаясь еще сильнее, пока он не поднял ее лицо за подбородок и не поцеловал снова. — Ты же сказал, что не можешь… Зачем тогда…
— Ничего, — он подмигнул ей. — У меня есть одна идея. Иди ко мне, — он поманил ее пальцем, но, не дожидаясь ее несмелой реакции, первым притянулся ближе, зарылся носом в ее шею, обнял за талию и осторожно уложил на спину, стараясь не задевать ее раны…
Невинность была благодетелью и пороком, ценностью и головной болью, и все это — на территории одной Империи. Арданцы по-разному относились к этой особенности женской сущности, в зависимости от своего положения и статуса.
А семьях зажиточных арданцев, господ и патеров было принято беречь невинность дочерей до первой брачной ночи. Чтобы доказать, что невеста вышла замуж чистой, утром после свадьбы новоиспеченный муж подписывал особый семейный договор, который хранился потом у отца невесты. Договор подписывался девственной кровью.
Раньше, если крови не было — мог разгореться скандал, семьи могли поругаться, а брак — оказаться расторгнутым. Но так случалось все реже и реже… В последние сто лет, если крови не было — по разным причинам, — а муж и жена хотели сохранить брак, традиция поддерживалась ложью: невеста укалывала палец иглой, и договор все же подписывался кровью. Об этой лжи могли знать лишь новобрачные, а могли и все их семьи.
Для рабынь же невинность была еще большей головной болью. Лишившись ее, юные рабыни переставали иметь вес в господском доме — ведь девственность можно было выгодно продать, и до этой церемонии девушек старались беречь, не пороть слишком сильно, и не отдавали на растерзание мужчинам-рабам, бойцам, гостям или самому хозяину дома, — но, в то же время, после церемонии их больше не заботил вопрос, кто станет их первым мужчиной: какой-то добрый господин или лютый извращенец? Одна из десяти рабынь умирала после своей дефлорации, еще две могли остаться калеками на всю жизнь, а еще две, не удовлетворив своего покупателя как должно, лишались клитора, или языка, или были жестоко избиты, или казнены во время игр.
