А Исмин глядела на него.
Через несколько секунд патер поднял руку, и многотысячная толпа постепенно утихомирилась, чтобы он мог произнести речь.
Всемогущий Эрон! Неужели нельзя было убить их, а потом говорить?
— Мои возлюбленные сограждане! Ваш покорный слуга строг, но справедлив, и сегодня ему хотелось бы доказать это. Пятьдесят рабов, стоящих на арене, — преступники и предатели. Они пытались сбежать, или подняли руку на своего хозяина, или что-то украли, или иначе нарушили наш с вами, мирных свободных граждан, покой. Мы милосердны и относимся хорошо к своим рабам и слугам, если они верны нам и служат по совести и чести. Но если они предают нас — что тогда?
Патер Мэгли замолчал, и в толпе быстро поднялся гул, тут же переросший в скандирование:
— Смерть! Смерть! Смерть!
Патер снова поднял руку:
— Да, друзья мои, именно так! Предатели заслуживают смерти! Но еще — помните! — мы милосердны. Сегодня я совершу акт милосердия и выберу из числа приговоренных к смерти одну, которая останется жива. Она станет рабыней в доме сегодняшнего чемпиона и разделит с ним постель сегодняшней ночью. Ну а кто станет чемпионом — Арвор из дома Марсилия или Икрейн из дома Флавиуса, — мы узнаем совсем скоро! Итак, друзья, вы готовы?
Громогласное «дааа» пронеслось над трибунами ураганом, и патер Мэгли с удовлетворенным видом уставился на кучку рабов, выискивая жертву для своего «акта милосердия».
Исмин замерла от ужаса. Она не хотела быть выбранной. Она не хотела стать рабыней в доме Марсилия или Флавиуса — всем было известно, как там обращаются с девушками: отдают на ночь бойцам, заставляют участвовать в оргиях, а то и ублажать господ. Лучше было умереть, умереть, умереть…
— Ты! — палец патера Мэгли указал на нее. Исмин медленно подняла взгляд. — Ты! — повторил патер, а потом поманил ее пальцем: — Твой покорный слуга и бог Эрон дают тебе второй шанс, дитя…
Патер Мэгли уже не в первый раз устраивал публичные казни — Арвор отлично знал это. Но сегодня его как-то особенно удивило количество совсем уж юных смертников. Чего только стоила десятилетняя малышка, которая пялилась на него исподлобья большими серыми глазищами…
Еще ему запомнилась девушка, сидевшая прямо перед ним: в грязных лохмотьях, потрепанная, побитая — наверняка с рудников, — с большими синими глазами и белыми волнистыми волосами, давно спутанными в один сплошной безобразный колтун. На рудниках не было не только света, там не было в достаточном количестве и чистой воды, чтобы хоть иногда нормально мыться… Таким рабам оставалось только посочувствовать. Быть может, казнь и смерть даже были для них избавлением. Арвору-то повезло: он не только был чемпионом и любимцем своего господина, но и имел в связи с этим массу привилегий. Иногда ему даже позволяли ходить в баню в отличное от всех остальных бойцов время. Там он проводил приятные минуты в обществе какой-нибудь присланной хозяином распутницы, которая обливала его мыльной пеной, терла руки, грудь, живот, а потом насаживалась влажной щелью на его твердый член и доводила до исступления…
