Но вскоре стало очевидно, что Гомера не пугает перспектива изучать квартиру самостоятельно, без преследования меня по пятам. Однако если он нашел самый быстрый и доступный способ освоиться в неизвестности, на собственной шкуре ощутив, какую опасность таят ножки столов и подставки для зонтиков, то для других… Если раньше не было ничего криминального в том, чтобы скинуть пару туфель прямо в прихожей или бросить мокрый зонтик на пол, то сейчас подобные действия граничили с преступлением против животных. Вернее, против одного вполне конкретного животного. Не задумываясь, я переступала через всякие разбросанные вещицы, что изо дня в день меняли свое местоположение. Но Гомер, неуклонно следовавший за мной, не огибая их, а по прямой, спотыкался и замирал на месте в недоумении. Он всякий раз силился понять, откуда взялась преграда там, где еще вчера ее не было. «Разве это лежало здесь вчера? Что-то не припоминаю…» Стыдно признаться, но моя «порядочность» (в смысле стремления к порядку) всегда оставляла желать лучшего. Однако наша с Гомером совместная жизнь требовала не просто порядка, а порядка на порядок выше прежнего. И вскоре чистота вошла у меня в привычку, что и определило мою дальнейшую жизнь.
Гомер не знал не только о своей слепоте, но и о том, что, по всем прогнозам, он должен был чувствовать себя ущербным и не усердствовать понапрасну. Не ведая об этом, он совал свой носик всюду, куда только мог дотянуться. Чем бы я ни занималась, он неизменно должен был быть в центре событий. Если я наводила порядок в шкафу, Гомер возился рядышком, «перебирая» стопки старой одежды или копошась в коробках. Если я нарезала бутерброды, Гомер цеплялся за мои джинсы (он и теперь предпочитает джинсы любой другой одежде) и, перебирая коготками, карабкался на кухонную стойку. Если я присаживалась на диван, Гомер не успокаивался, пока не добирался до моей макушки и не устраивался сверху. Он не слазил до тех пор, пока я могла держать голову прямо. Котенок все еще носил свой конус. Как-то вечером, поймав наше с ним отражение в темном провале окна, я даже испугалась. Оттуда на нас взирало некое футуристическое создание — получеловек-полукиборг. Нередко случалось, что Гомер, как и всякий котенок, засыпал за каким-нибудь своим кошачьим занятием. При этом он сжимал в коготках украденный клочок бумаги или обнимал миску. Так слуги в «Спящей красавице» были зачарованы вместе с ней и впали в летаргический сон, продевая нитку в игольное ушко или досаливая суп в котле.
