Записки бродячего врача | страница 73
Книга кулинарная с эротическим акцентом
Особенности еврейской кухни
На ужин была свинина в глиняных горшочках.
В одном – запеченная с сыром, баклажанами и луком, в другом – кошерная, без сыра, но с розмарином и чесноком.
Баллада о супе
Я родился в Баку в семье бедных, но честных советских служащих.
В системе семейных ценностей суп занимал очень важное место. Только тот, кто ест суп, должен был вырасти высоким, сильным и здоровым. С другой стороны, тот, кто супа не ел, был обречен на общее худосочие, язву желудка и на прочие ужасные бичи человечества. Наиболее полезным и подлежащим неукоснительному употреблению внутрь был овощной суп, в котором плавали совершенно запредельные по своей мерзости кусочки вареного лука и жареной морковки.
Надо ли говорить, что на шкале моих нелюбвей суп занимал самое почетное место – чуть пониже манной каши с маслом и комочками, но сильно выше хлористого кальция и основ марксизма-ленинизма.
Но не дожил я и до сорока лет, как мое отношение к супу изменилось.
Исторический перелом произошел в одну прекрасную ночь, когда ребята из спецназа погранвойск, с которыми я коротал уик-энд в городе Шхеме, попросили меня постоять на часах. Вообще, в израильской армии врачи караульной службы не несут, тем более гордые обладатели лейтенантских погон. Но к тому моменту мы просидели в осаде в маленьком анклаве посреди стотысячного палестинского города уже два с половиной дня, намеченной драки не произошло, замирения тоже; все припасенные детективы я уже прочитал и начинал тихо дуреть от скуки. Ребята-спецназовцы же были совершенно замечательные, абсолютно не докучали мне медицинскими вопросами, и я с удовольствием согласился.
Смена была с двух ночи до шести утра. Сержант-разводящий показал мне мой участок периметра – двадцатиметровый кусок высокого каменного забора, оплетенного виноградом и отделяющего нас от здания женской школы, объяснил коротенько правила открытия огня («Увидишь кого на стене – стреляй, за хорошим не полезет») и оставил одного в компании двадцати примерно сверчков и автомата «Галиль» со складным прикладом. Я уселся в продранное автобусное кресло, притащенное кем-то из соседнего переулка, где валялся труп упомянутого автобуса, напомнил себе, что «Галиль», в сущности, это тот же калашников и пользуются им так же, и приступил к несению службы.
В четыре часа утра часовых обносили супом, сваренным Ициком, который в свободное от ловли террористов время подвизался в роли вполне профессионального повара. Это был томатный суп-пюре, круто посоленный, с большим количеством чеснока и листиками базилика, поданный в пластиковой миске с огромным ломтем белого хлеба. Ничего более вкусного в своей жизни я не едал. Это было яство порядка нектара, амброзии или даже завернутого в лаваш и посыпанного сумахом люля-кебаба из молодого барашка, как его готовили когда-то в Шемахе.