И притертые к вам плечами две хрупкие старушки из Миннесоты, и квадратный корпоративный чиновник, примчавшийся сюда прямо из своего офиса в скучном сером костюме, – все они свистят, вздыхают в унисон над своими стаканами и визжат от восторга…
…А потом пошел дождь.
Точнее, дождь «потом пошел» у Хемингуэя, а у нас дождь шел не переставая все пять дней, проведенных в Париже. Был ноябрь месяц, в парке Люксембургского дворца громоздились брустверы палых листьев…
Мы уже сходили на топлесс канкан с кордебалетом из славных украинских девочек, отметились в Лувре, насладились Чюрленисом в музее д’Орсе, прошлись по Елисейским полям и по задним улочкам Монмартра, мимо памятника Далиде и скульптуры странного мужика, вылезающего прямо из стены… В довершение культурной программы мне пришлось в одиночку слопать большое блюдо сырых морских гадов, поскольку моя спутница спасовала, когда звери были уже на столе.
Одним из последних вечеров дождь продолжал стучать по крыше; мы сидели в мансарде в мерзкой арабской гостиничке, расположенной, однако, в одном из центральных аррондисманов, и вдруг захотелось прямо сейчас пойти послушать музыку. Порылись в местной газете, нашли вечер джаза в каком-то кабачке, где в качестве входной платы требовалось заказать пару рюмок чего-нибудь, и двинулись.
Кабачок находился глубоко за Сорбонной, в недрах Латинского квартала, куда не ступала нога человека… миль пардон, туриста. В объявленный час мы спустились в полутемную залу с дюжиной пустых столиков; на нас посмотрели с изумлением, но посадили и принесли по бокалу коньяка. Впереди сидели уже посетителя два, а на самой сцене музыканты готовились к выступлению, обменивались шуточками, продували мундштуки и расчехляли контрабас.
В последующие минут двадцать подтянулся еще пяток посетителей, обеспечив численное превосходство аудитории над оркестром.
Я с удовольствием разглядывал их всех. Средний возраст музыкантов был около семидесяти, а вот зрители, наверно, родились между Англо-бурской и Первой мировой войнами, некоторые из них были совершенно пергаментные… Все это время между залом и сценой шел непринужденный обмен новостями, замечаниями, подколками, и, хотя по-французски я не понимаю, было совершенно ясно, что эти люди собираются вот здесь в том же составе играть и слушать джаз последние лет сорок… или пятьдесят…
В конце концов все были готовы начинать, только трубач никак не мог попасть в рукава парадной чистой майки, и все зрители успели насладиться видом густой седой шерсти на его солидном брюшке.
