Самая глупая из льстящих иллюзий это та повседневная иллюзия, в силу которой люди считают себя в нравственном отношении стоящими выше тех людей, мнения которых уклоняются от их мнений. Социалист, который думает, что воззрения Гладстона на социализм нездоровые, а его собственные здоровые иллюзии, вращается в пределах своего права; но тот социалист, который думает, что его воззрения добродетельны, а воззрения Гладстона порочны, оскорбляет первое правило нравственности и благопристойности демократической страны. Это правило заключается в том, что со своим политическим противником не следует обращаться, как с нарушителем законов нравственности. И несмотря на это эта воображаемая иллюзия в настоящее время, по-видимому, необходима для политических организаций. Речи наших наиболее выдающихся партийных вожаков обыкновенно выливаются в форму благородного возмущения против поступков их противников. Чемберлен бранит сэра Вилльяма Аркура, сэр Вилльям Аркур бранит Бальфура; Бальфур бранит Морлея; Морлей ругает лорда Солсбери и так далее. То же самое, только более злобно, происходит между церковными партиями и нонконформистами, и между протестантами и римскими католиками в Ирландии, тогда как социалисты, что я должен, к сожалению, сказать, обычно превосходят все другие партии в своем предположении, что их противники, называемые «капиталистами» грабители, негодяи, лгуны и лицемеры, которые не обладают ни одной смягчающей чертой характера. Социалисты обычно представляют себе рабочего, как бы распятым между двумя разбойниками; – эта фантастическая картина, изображает – не только подлость землевладельца и капиталиста, но и безгрешность социалиста, который (согласно этому изображению) так же относится к своим противникам, как добро к злу. Ну, это чрезвычайно льстящая иллюзия. Но. к несчастью, это и необходимая иллюзия и поэтому ее нельзя искоренить простым вежливым порицанием присущей ей жестокости, глупости и невежливости.
Но что такое необходимая иллюзия?
Это та маска, которой прикрывается действительность для того, чтобы возбуждать в человеке интерес к себе, или же для того чтобы приковать его внимание или же вообще быть воспринятой им сознательно. Про обыкновенного человека можно с уверенностью сказать, что он любит и ненавидит, восхищается и презирается, борется за жизнь и избегает смерти; и эти импульсы его воли побуждают его к мышлению и к работе, заставляют его приносить* пользу и вред, давать и брать, создавать и разрушать, производить и потреблять; строить и ломать и с достаточной силой и достаточным интересом создавать ту цивилизацию, которую мы теперь имеем. Но если такому человеку предложить для разрешения какую-нибудь проблему, которая не возбуждает ни одной из его страстей, – скажем, например, какую-нибудь чисто математическую проблему – то потребуется очень много усилий для того, чтобы он ее понял. У него нет достаточно интереса к этому, чтобы в достаточной мере напрягаться, даже и в том случае, если он в течение многих лет, как школьник и как слушатель университета, был принужден приобрести некоторую технику и ловкость в подобного рода вещах. Он отдается беспристрастному мышлению только в том случае, если он должен зарабатывать себе этим на жизнь, и только тогда, если благодаря его воспитанию, обстоятельствам, при которых он находится и его способностям ежедневное занятие наукой или философией для него, в конце концов, менее затруднительно, нежели какая-нибудь торговля или ремесло. Представьте себе, например, какого-нибудь капитана маленького купеческого корабля. Он будет знать как раз столько, сколько необходимо для того, чтобы получить необходимое удостоверение о том, что он прошел курс мореплавательной науки. Но если вы будете требовать от него, чтобы он обнаружил свободной интерес по отношению к науке, как Галилей или Ньютон, то это будет совершенно напрасно. Математика, экономия, физика, метафизика и тому подобные науки являются для него тем, что он называет «сухими предметами»; а практически это означает то, что он не станет их изучать, если ему за это не заплатят; и даже и в этом случае он не станет их изучать, если сможет добывать себе средства к жизни каким-нибудь другим, более подходящим путем. Но он будет без всякого вознаграждения или внешнего принуждения, покупать и читать беллетристические книги и проповеди и на свои средства будет ходить в театр, и посещать церковные богослужения. Он воспринимает искусство и религию легко охотно и радостно, потому что они действуют или на его ощущения и страсти, или непосредственно на его физическое чувство красоты формы, звука или краски; но по отношению к науке он упрям и своенравен.
