Поверхность зеркала затуманилась и, неуловимо меняясь, стала прозрачной...
И тогда Плешивый понял, что стоит на чуть выпуклой осклизлой поверхности... глаза. Огромного, словно океан. Под ногами была бездна зрачка, где в ужасающей глубине - на сетчатке - множились уродливые отражения затравленно растопыренной жалкой фигуры...
Плешивый с тихим стоном упал на четвереньки и пополз, не сознавая куда и зачем.
Когда силы оставили его окончательно, Плешивый с тоской уткнулся лицом вниз... и увидел, что лежит на земле.
С большим трудом Плешивый поднялся на дрожащие и словно чужие ноги. Он стоял посреди единственной в поселке улицы, метрах в пятидесяти от норы вожака. С порога ближайшей постройки на него с изумлением взирал Двустворчатый.
"Хороший же у меня был видок, когда я на брюхе отрабатывал вдоль по улице", - Плешивый невольно нервно хмыкнул, а Двустворчатый покачал бесформенной головой и глухо пробормотал:
- Я думал, ты теперь всегда будешь так передвигаться.
- Нет, - с трудом разлепив онемевшие губы, произнес Плешивый. - ТАК исключительно по пятницам. - Слабая тень улыбки перекосила его лицо. Двустворчатый вновь неопределенно покачал головой.
Плешивый неловко развернулся на негнущихся ногах и, слегка покачиваясь, промаршировал ко входу в нору вожака.
На пороге он секунду помедлил, а потом решительно шагнул внутрь...
И тут же провалился во мрак. Не почувствовав под ногами опоры, Плешивый накренился вперед, а потом внезапно очень жестко приземлился на четвереньки.
"Опять?! Врешь, на этот раз меня не обманешь!" - Плешивый резво поднялся, и... кровь отхлынула от бессмысленно вскинутой головы.
"Это всего лишь иллюзия!" - с тоской подумал Плешивый, невольно втягивая голову в плечи. Он вдруг осознал, что видит себя, как бы со стороны и чуть сверху. Почти равнодушно он созерцал свое гротескно искаженное обнаженное тело, беспомощно распластанное на препараторном стекле, с бросающимися в глаза уродливо гипертрофированными половыми признаками. Тело - конвульсивно содрогающееся от созревающих неведомых желаний. Тело - автономно существующее, посредством интерпретации мира на уровне предвкушения собственной плотью, чужой и даже возможно чуждой плоти, на уровне инстинктов нервных окончаний...
Внезапно сквозь всепоглощающий мрак пробился слабый серебряный свет. Фигура на препараторном стекле стала сжиматься, приобретая привычные пропорции. Лишь две ладони, напротив, вспухли и засияли, словно две обезумевших луны. Серебряный свет затопил всю округу.
