Когда Шуре исполнилось десять лет, он наотрез отказался ходить в театр, и даже всесильная Ида Георгиевна не смогла на него повлиять, не говоря уж об остальных подружках.
– Что ж, – вздыхала все понимающая Клавдия Степановна, – мальчик взрослеет, скоро и с нами ему станет неинтересно, – и гладила Шурочку по мягким густым волосам.
Клавдия баловала Шурика по-своему. Однажды купила копилку – огромного глиняного поросёнка, невероятно-розового цвета с красным носом-пяточком, прорисованным до мельчайших подробностей, от раздутых ноздрей до жестких, колючих щетинок. Шурочку этот нос почему-то пугал, всё ему казалось, что из него вылетит жирная грязная муха и укусит за нежную щеку, оставив безобразный шрам на всю жизнь. Поэтому он закрасил его черным фломастером, который специально захватил с собой, когда пошел в гости к Клавдии Степановне. Пятачок стал черным, неровные штрихи, сделанные дрожащей Шурочкиной рукой, выползали за края поросячьего носа, и получился в итоге поросенок в черную кривую полоску – уродство!
Клавдия ругала Шу, требовала объяснений, и, кажется, даже на него обиделась. Шу плакал горячими детскими слезами, не в силах объяснить ничего про муху, опускал голову все ниже и ниже и, к стыду своему, упал, опрокинув стакан со сладким компотом. Клавдия рассердилась еще больше, и отправила негодника в дальнюю комнату, где он и просидел до конца вечера, жаждая мести и бормоча про себя нелепые детские проклятия. Ненавистный поросенок стоял здесь же, на полке с книгами. Шу хотел разбить глиняного страшилу, и взял уже в руки, но услышал шуршание и позвякивание денег в его раздутом брюхе и поставил на место.
Клавдия копила деньги на путевку для Шу в Ленинград. Очень хотелось ей свозить его в свой родной город, поводить по с детства милым улицам, вдоль каналов, по мостам, храмам и музеям, словом – приобщить мальчика к самой огромной любви своей – городу на Неве.
Была мечта у нее – вернуться. Тоска по Ленинграду, позже Санкт-Петербургу, с годами становилась все сильней. Пока был жив муж, о переезде не думала – слабому на легкие Андрею Николаевичу сырой ленинградский климат не подходил совсем. Засобиралась, когда муж умер, Шуре тогда уже было за тридцать, да не смогла. Упала прямо дома, на кухне. Хорошо хоть телефон носила в кармане халата, это мама Шу приучила подружек держать трубки рядом, мало ли что! И вот случилось это «мало ли что» – перелом шейки бедра, «обычное дело в таком возрасте» сказал усталый врач скорой, которого Шу вызвал сразу же после звонка Клавдии. А позвонила Клавдия ему, потому что был он в ее телефонном справочнике записан первым, на букву «А», Александр.
