.
Дальше так продолжаться не могло. В один из мартовских дней 1934 года Риббентроп отправился к Гитлеру, для моральной поддержки захватив с собой Теннанта, который больше часа просидел в приемной. Из кабинета доносились отголоски разговора на повышенных тонах. Риббентроп вышел бледный: фюрер отказал ему в должности, не желая лишаться неофициального агента, который может действовать за спиной дипломатов, и считая, что этого положения вполне достаточно>{20}.
С горя Риббентроп поехал во Францию (по утверждению биографов, в конце 1933-го и начале 1934 года он побывал там не менее десяти раз). В воскресенье 4 марта его принял министр иностранных дел Луи Барту — ветеран дипломатических и политических интриг, гурман, библиофил и писатель. Другой его известной чертой была германофобия — правда, ограничивавшаяся сферой политики. Встречу, втайне от германского посольства, устроил бывший глава Муниципального совета Парижа Жан де Кастеллан. Барту принял гостя дома, подчеркивая неофициальный характер беседы, которую тем не менее подробно записал, а запись отправил в служебный архив и послу в Берлине Андре Франсуа-Понсе>{21}.
Риббентроп, представившийся депутатом Рейхстага и другом фюрера, привычно заговорил о необходимости улучшения двусторонних отношений (недруги сравнивали его с граммофоном, проигрывающим одну и ту же пластинку), чему мешают неравноправие Германии и предвзятое отношение Франции. Он даже попытался слегка дезавуировать внешнеполитические главы «Майн кампф», в которой Франция была названа главным врагом[16], но Барту заметил, что в новых изданиях эти страницы остаются без изменений (он был одним из немногих французов, читавших «библию нацизма»). Перейдя к текущим проблемам, Риббентроп сказал, что Эльзас и Лотарингия останутся французскими, но Саар[17] должен быть немецким, однако собеседник «не вступил, точнее, не позволил втянуть себя в дискуссию». Упомянув приезд Идена в Берлин, визитер вернулся к идее прямых контактов, но Барту решительно заявил, что это — дело дипломатов. По воспоминаниям Риббентропа, хозяин «говорил гораздо больше о своей великолепной библиотеке и о Рихарде Вагнере [чем не предмет для беседы с Гитлером? — В. М.]… Когда речь зашла о политике, его реплики — правда, всегда любезные — сделались едкими […] Рассказывая любовные истории из жизни знаменитых людей (тема, в которой он был большим знатоком), министр ловко обходил рифы на пути к какому-либо решению насчет равноправия Германии в вооружениях»
